Читать книгу "Опережая некролог - Александр Ширвиндт"

Нина жила в Ленинграде в квартире, пронизанной ностальгией. Мы втроем – Марк Захаров, Андрюша Миронов и я – пришли как-то в гости к Ниночке очень поздно, в районе трех часов ночи. В подъезде разделись догола и засунули одежду под лестницу. Поднявшись наверх, позвонили. Дверь открыл не Кирилл, а Нина. Мы говорим: «Шли к тебе с цветочками, но в твоей вонючей подворотне цветы отняли, а нас раздели. Дай нам какую-нибудь Киркину одежку, чтобы добраться до гостиницы». С учетом того, что Кирка был в два раза субтильнее каждого из нас, догадываюсь, как мы выглядели бы в его обносках. Нина сказала: «Сейчас что-нибудь подберу, постойте на площадке. – И добавила: – А представляете, если сейчас внизу спиз…или спрятанную вами одежду?» И мы представили себе, что идем по Ленинграду с голыми яйцами, прогнанные Ниночкой. Зачем мы это сделали? Чтобы пугануть. Это было любимым занятием Марка Захарова – кого-нибудь пугануть. В этот раз «пугание» пришлось на Ниночку.

Внук Ниночки Ваня Ургант недавно так описывал тот наш визит: «Поскольку у бабушки очень хорошая зрительная память, а эта история стала легендой в нашей семье, я знал, чем Театр сатиры отличается от Театра имени Ленинского комсомола. Единственное, о чем я жалею, – что моя бабушка актриса, а не фотограф. Такая фотография позволила бы нам жить безбедно всю жизнь».

Андрей Миронов

Надпись на визитке

А теперь попробывай ежа…

С премьерой!

Обнаружил Андрюшину визитку, дико смеялся и ничего ни о премьере, ни о еже не вспомнил. Вспомнил другое. Может быть, об этом непедагогично говорить, учитывая значение Андрея Александровича в истории русского театра, но правда выше моральных барьеров. Короче, Андрей Миронов был гениальный артист, удивительно нежный и верный друг и совершенно безграмотный писатель. К сожалению, я сейчас не смог найти его анкету – из тех, что раньше заполнялись перед выездом за границу. В них была масса вопросов, требующих категорических ответов «нет», «никогда», «ни за что», «ни с кем», «ни в коем случае». Если вопросы касались той или иной белогвардейской деятельности, нужно было писать «не участвовал». Как-то Андрюша после заполнения черновика отдал мне свою анкету на редактуру, и я увидел, что во всех нужных графах было написано: «не учавствовал». Я популярно объяснил ему, что даже при его патологической любвеобильности «чувствовал» и «учавствовал» надо писать по-разному, и во втором случае «в» необязательно. Андрюша смущенно переписал анкету и, очевидно, в отместку прислал мне визитку с надписью «попробывай». Визитка хранится в Музее имени Бахрушина.

Ежа мы не «попробывали», но в других закусках себе не отказывали. Как-то Миронов говорит мне: «Давайте соберемся вместе со Смоктуновским, посидим, как люди, пообщаемся». Он обожал Иннокентия Михайловича. Я звоню Смоктуновскому: «Кеша, нас в гости приглашают. Изысканно накормят, и вообще чудный дом». Он спрашивает: «Да, а кто приглашает?» «Миронов, артист», – говорю. Андрюша в ту пору уже был очень знаменит. «Да, Миронова знаю», – сказал Кеша. И вот квартира на Селезневской улице, горят свечи, играет музыка – из аппаратуры, которую тогда никто, кроме Андрюши, не имел и не видел. Лариса Голубкина мечет что-то на стол. За столом сидит совершенно расслабленный Кеша: «Как прекрасно у вас. А вы помните, как мы снимались с вами в “Берегись автомобиля”?» «Ну, как же, как же. Хорошее было время», – отвечает Андрюша. Смоктуновский продолжает: «Скажите, Андрей, а как в дальнейшем сложилась ваша судьба?» И совершенно непонятно, Иннокентий Михайлович действительно витал в таких высоких облаках или это была завуалированная шутка.

С некоторой гордостью могу сказать (может, это и мое влияние), Андрюша Миронов был говноедом. На праздники, например, употреблял прежде всего колбасный сыр. Из чего он делается, уточнять не буду. Его привозили из Прибалтики. Сейчас их сыр стал дефицитом, потому что с Прибалтикой непросто.

Периодически Андрюша сидел на диете. Меня тоже втягивали в эту авантюру. Как-то после гастролей в Киеве мы двумя семьями поехали отдыхать на Днепр под город Канев. Там был пустынный пляж из дюн, какой-то пансионат и огромный памятник Шевченко. Кроме памятника были наш 12-летний сын Миша и молодая жена Миронова актриса Катя Градова, которая категорически заявила, что мы все садимся на диету, гарантирующую похудание, и будем сидеть на ней до конца отдыха. Диета состояла из постоянного потребления сухого вина с незначительным количеством сыра. Голодные и пьяные мы валялись под Шевченко и с удивлением наблюдали, как наш сын Миша с Катей бодро и весело плещутся в Днепре. Все это продолжалось до тех пор, пока наш сын не проболтался, что каждое утро после заплыва они с Катей короткими перебежками направляются в пансионатскую столовку и жрут по несколько порций макарон с тем же сыром. Скандал был страшный, диета закончилась, но до развода Андрюши с Катей дело тогда не дошло, он случился позже, уже, вероятно, на другой диете.

Андрюша обожал напиток, который я при всем своем уважении к нему и абсолютной всеядности мог только пригуб- ливать. Андрюша пил виски Black Label. У меня в кабинете осталась как мемориал одна недопитая Андрюшина бутылка. Но он пил не просто виски, а виски с молоком! Это был единственный случай такого коктейля в истории алкоголизма. Сначала наливалось молоко, потом виски. Кажется, один к десяти. Один – это молоко, а десять – виски. Напиток на него действовал, и он клялся, что такой коктейль не оставляет запаха. На сцену он никогда не выходил выпивши, но за руль садился – в те времена откупиться было дешевле.

Не так давно приняли новый закон, ужесточающий наказание за пьянство за рулем. Я уже давно не пью за рулем, но когда пил за рулем, то обычно это происходило в ночное время. После актерского застолья нужно было развозить коллег по местам временного или постоянного проживания. В середине 1960-х годов у богемы для этого развоза имелся один аппарат – моя усталая «Победа», как сейчас помню, с номерным знаком ЭВ 44–51. С бензином всегда была напряженка, и кончался он в самых неожиданных местах и ситуациях. Помню, морозной январской ночью мое транспортное средство, полное пьяных коллег, пересекало Арбатскую площадь (тогда она еще была площадью, а не витиеватыми подземными переходами) и из-за отсутствия горючего заглохло прямо около нашего Пентагона. Положение безвыходное. И вдруг мы увидели, что около Генштаба стоит черная «Волга» с военными номерами и за рулем маячит солдатик. Наиболее узнаваемые в народе Козаков и Миронов, выхватив из багажника канистру и обрубок шланга, во главе со мной бросились к этой военной технике. Подбежав, мы с ужасом обнаружили, что рядом с водителем сидит генерал. Сунув генералу лицо Миронова, мы слезно попросили его дать нам возможность отсосать пару литров бензина из его бака, дабы добраться до колонки. Андрюша, чтобы лучше быть понятым, стал во фронт и громко сказал: «Товарищ генерал, разрешите отсосать?» Генерал внимательно посмотрел на знакомое лицо и мрачно ответил: «Отсасывайте. Только осторожно. Бензин – этилированный». Для непосвященных: на таком бензине ходила военная техника, это был чистейший яд. Если при отсасывании он неожиданно попадал в пищевод, то с актерской карьерой можно было завязывать. Грамотно отсосав в свою канистру пару литров и не пригубив ни грамма, мы поблагодарили генерала и умчались в ночь.