Читать книгу "Единая теория всего. Том 3. Антропный принцип - Константин Образцов"

В кухне ярко горел свет. Савва сидел за столом у окна, спокойный, причесанный, чинно сложив перед собой руки. За ним по обе стороны, как часовые вокруг плененного “языка”, возвышались дядя Яша и Георгий Амиранович: дядя Яша, с сосредоточенным видом ожесточенно курил в открытое окно, Деметрашвили был мрачен, как горец, обдумывающий набег в отмщение кровным врагам. Люська сидела и смотрела на Савву, горестно опершись подбородком на ладошку; тетя Женя стояла у плиты, сложив руки на животе и покачивая седой головой; Зина Чечевицина, расположившись напротив Люськи, казалось, готова была разрыдаться, ее супруг задумчиво поглаживал жену по плечу, а Ленька, устроившись на табурете и широко расставив ноги, словно для большей устойчивости, смотрел перед собой, приоткрыв рот.

Яна потянулась рукой к открытой сумке. Я перехватил ее запястье и громко сказал:

– Добрый вечер!

Все разом повернулись к нам.

Одно долгое, как вечность за пределами Контура, мгновение длилось молчание – а потом все разом ожило и пришло в движение.

Зина Чечевицина расплакалась таки, прикрыв рот ладонью; тетя Женя всплеснула руками; дядя Яша вышвырнул папиросу в окно, одернул свою военную рубашку и направился ко мне, едва не печатая строевой шаг, но его опередил Деметрашвили, который крепко сжал мою ладонь и произнес с чувством:

– Атабой, биджо[7]! Горжусь!

Он еще жал мне руку, я пытался осмыслить услышанное, а вокруг уже суетились и голосили, а Люська, глядя на меня мечтательно-увлажнившимся взором, бессвязно восклицала:

– Витька! Какой ты!..Я всегда, всегда знала, что ты такой!..

…а дядя Яша хлопнул меня по плечу так, что едва не сбил с ног, схватил едва освободившуюся от пожатия Деметрашвили руку своими огромными лапищами и произнес:

– Прости, я же не знал! Молодчина, Витюха!

…а тетя Женя вдруг обняла Яну, к вящему ее смущению, расцеловала в обе щеки, отстранила, держа за плечи, и умиленно проговорила:

– Так вот ты какая! Хорошенькая! А маленькая!

Яна зарделась, растерянно глядя на меня, а нас уже тянули за руки и женские голоса второпях перебивали друг друга:

– Да что же это, да как же, да мы сейчас!

– Ой, вас же кормить надо! Я как раз котлет накрутила!

– Вот я всегда знала, всегда!..

– Может, выпить хотите? Яша, ну что ты стоишь! Неси давай свою заначку, будто я не знаю, что она у тебя в кладовке за колесами спрятана!

– Витенька, Яночка, садитесь, садитесь!

Только Савва во всей этой кутерьме оставался спокоен и чуть улыбался – наверное, также, как после успешной первой защиты проекта универсальной бинарной волны, да Ленька Чечевицин по-прежнему сидел, раскрыв рот, и глядя на меня, как на героя космоса, вернувшегося с орбиты.

Мы сели. На столе мигом очутились дымящаяся отварная картошка, тарелки и вилки, подобно выбегающим на построение бойцам дробно застучали толстыми донышками рюмки, выставленные на стол и готовые принять в себя извлеченную из тайника “Московскую особую”, и обязательный для этого времени года арбуз торжественно увенчал пурпурно-бархатной мякотью взрезанного своего нутра незамысловатый ночной натюрморт.

На несколько секунд воцарилось то особенное молчание, какое всегда возникает, пока кто-то один сосредоточенно разливает по первой рюмке. Я думал, как бы половчее спросить, что, собственно, происходит, формулировка не складывалась, но меня опередил Георгий Амиранович, сообщив веско:

– Савва Гаврилович нам все рассказал.

За столом заохали и закивали. Савва тоже кивнул и посмотрел мне в глаза.

– Можно узнать, что именно? – осторожно поинтересовался я.

– Так правду же, – спокойно ответил Савва. – Чистую правду.

Я чуть за голову не схватился.

Выяснилось следующее.

Оставшись один, Ильинский поскучал в одиночестве в комнате, еще немного поспал, снова поскучал, а потом испытал позыв естественного физиологического свойства, вызванный съеденными пирогами и выпитым чаем. Как человек, хоть и привыкший к жизненным трудностям, но все же интеллигентный, ведром он пользоваться не пожелал и потихоньку пробрался в уборную. Хотел было вернуться в комнату, но как раз в это время тетя Женя принялась жарить котлеты, от которых исходил такой вкусный, манящий дух, что противиться ему не было никакой возможности, так что Савва заглянул в кухню. Тетя Женя его не узнала, зато сразу узнал дядя Яша, тоже подтянувшийся сюда на ароматные запахи. Он для верности раскрыл “Ленинградскую правду”, посмотрел еще раз напечатанное объявление “Внимание, розыск!”, убедился и решил принять меры. Сначала, конечно, хотел просто вызвать милицию, но Савва впечатления опасного головореза не производил, а дядя Яша был человеком не робкого десятка, уверенным в своих силах и изрядно скучающим от пенсионного ничегонеделания, а потому решил сначала разобраться во всем сам. Он усадил Савву за стол и принялся задавать вопросы. Ну, а тот и ответил.

История получилась такой, что самому было впору всплакнуть.

Из рассказа Ильинского следовало, что Яна была дочкой невероятно высокопоставленного партийного работника, из тех, которых простые смертные видят разве что на портретах в “красном уголке” и на транспарантах, что носят на демонстрациях. Потому, объяснил Савва, и имя ее не указывалось в оперативных ориентировках. Случилось так, что они случайно встретились – в лектории общества “Знание”, а продолжили знакомство в Публичной Библиотеке – и полюбили друг друга, что очень не понравилось начальственному отцу Яны, который прочил ее в жены сыну министра. Савве стали грозить статьей и тюрьмой, но чувства оказались сильнее, и отважные влюбленные решились на отчаянный побег со всеми вытекающими отсюда последствиями.

К этому моменту послушать историю собрались уже все соседи, а Савва Гаврилович не скупился на душещипательные подробности лишений и тягот, которые претерпевали беглецы, описания преследования и погонь, пока на сцене его повествования не появился некто Виктор Адамов, капитан уголовного розыска, рыцарь без страха и упрека. Означенный капитан сначала произвел задержание и уже собирался препроводить Савву в острог, а Яну вернуть суровому отцу – чем, безусловно, немедленно обеспечил бы себе минимум полковничьи погоны и множество иных жизненных благ – но, узнав их историю, вошел в положение и взялся помочь, несмотря на страхи и риски. Единственным же выходом из положения видится побег за границу, куда не достанут длинные руки разгневанного родителя, и на пути куда они и нашли временное пристанище у самых верных, самых испытанных друзей капитана Адамова, которым он если и не открыл им всей правды, то только из опасения вовлечь в неприятности.

– Ты, Савва Гаврилович, оказывается, мастер рассказывать истории, – негромко проговорил я.

Он пожал плечами.