Читать книгу "Удивительные истории о мужчинах - Эдуард Овечкин"

Цокая подковками, Нечаев направился через плац. Демин, ковыряя в носу, плелся сзади.

– Нечай, слышь, Нечай! – забубнил он, разглядывая и разминая пальцами вытащенную козявку. – Вот ты парень умный, наверное. Так ты скажи. Как, по-твоему, правую ногу отличить от левой?

Нечаев, подойдя к двери, обернулся.

– Делать тебе нечего? Правая нога – она и есть правая. Чего мозги пудришь?

Демин хитро улыбнулся:

– Так это на первый взгляд она правая. А приглядишься внимательней, она, хуяк – и левая. Че тогда делать будешь? А?

Нечаев, хмыкнув, дернул за ручку. Из темного коридора потянуло застоявшимся табачным дымом и сыростью.

Гауптвахта была «своя», внутренняя, имела всего пять камер. Три общие – на шесть человек каждая, и две одиночки.

Сегодня единственным постояльцем губы был Черкасов.

Демин, быстро глянув в глазок, всунул длинный ключ в скважину и распахнул дверь в камеру:

– Вставайте, граф! Вас ждут великие дела!

Черкасов – рослый, плечистый – медленно поднялся с корточек. Не спеша подошел к двери и встал в проеме. Руки сунул в карманы.

Нечаев невольно засмотрелся на него.

Волосы темные, на висках и затылке под ноль. Короткая косая челка на высоком лбу. Лицо загорелое и уверенное. На лбу и подбородке два тонких белых шрамика. Глаза зеленые, насмешливые. Увидел Нечаева и широко, открыто улыбнулся. Вынул руку из кармана, протянул:

– A-а! Старый друг! Ну, здорово, зема!

На секунду замешкавшись, Нечаев смущенно улыбнулся и пожал руку Черкасова. Лестно было услышать от Черкасова «зема».

– Пошли, что ли?

Черкасов, улыбаясь, заложил руки за спину.

– Ну, веди на расстрел, красная сволочь!

Нечаев искренне удивился:

– Чего это я сволочь?

Демин захихикал:

– У Нечая с юмором туго! При наличии отсутствия, как говорится…

Покинув внутренний двор, прошли к главным воротам. Демин распахнул калитку.

Перешагивая вслед за Черкасовым порог, Нечаев обернулся:

– Ну и как отличить-то?

– Кого? – испуганно спросил Демин.

– Ну, ногу?.. Правую от левой?

Демин заулыбался, подмигивая Черкасову:

– Это я, Сань, ефрейтора нашего развиваю. Интеллект повышаем!

Черкасов заложил руки за спину и бросил через плечо Нечаеву:

– Пошли, ефрейтор. Хули ты с этим козлом базаришь.

Демин с минуту еще постоял в проеме, глядя на удаляющуюся пару, плюнул вслед, тихо выругался и захлопнул калитку.

* * *

От караулки дорожка уходила вправо и вела на другую, широкую, с красно-белым бордюром. С правой стороны выстроилась шеренга одинаковых, точно солдаты в камуфляже, тополей с подпиленными кронами. Слева тянулись серые стены складов с плоскими крышами. Солнце нагревало затылок и спину.

Какое-то время шли молча. Нечаев, скользя взглядом по складским стенам, прислушивался к цокоту своих победитовых подковок. Сапоги Черкасова с подвернутыми голенищами ступали по-медвежьи мягко и уверенно.

Когда отошли от караулки метров на двести, Нечаев поравнялся с Черкасовым и, смущаясь, зашагал рядом.

– А я уж думал, по уставу, на дистанции, пойдем. Думал, за опасного рецидивиста меня держишь! – широко улыбнулся Черкасов и хлопнул конвоира по плечу: – Как звать-то тебя, зема?

– Сашкой. Александр то есть… – отчего-то чувствуя себя виноватым, промямлил Нечаев.

– Да ты что?! В натуре? Тезка, значит?! – Черкасов даже остановился и сунул ему руку: – Держи пять, тезка! Хороший ты чувак, не то что этот стручок гнилой! Демин, он ведь всю духанку с полов не слезал. Вот так-то…

Пожимая твердую и сухую ладонь, Нечаев вдруг представил, как тянет его Черкасов к себе, бьет – сильно, резко и швыряет на землю, придавливая коленом…

Но Черкасов отпустил руку, хлопнул по плечу еще раз, и они двинулись дальше.

– А про ногу неужели не знаешь? Старая ведь подъёбка!.. – тряхнул челкой губарь.

Ефрейтор пожал плечами.

– Прикол, короче, в том, что на правой ноге большой палец находится слева. И наоборот, соответственно.

Нечаев озадаченно вскинул брови.

– Чего, не въехал? Да ну, тезка, не парься. Забудь…

За деревьями показался свежевыкрашенный охровый фасад штаба.

– Меня к бате по новой, что ли? – поинтересовался Черкасов. – Ведь водили вчера уже. Замполит приперся, как же без него, мудака! «Дизелем» опять пугал. Все мозги проебал, козел старый!

Нечаев помотал головой:

– Не, на подсобку приказали.

Черкасов просиял:

– Так это, зема, совсем другое дело! Молочка попьем, хавчик знатный заделаем! Ты как насчет?.. – Черкасов ткнул себе пальцем под челюсть. – По паре капель организуем? Мы же тезки, а?

Нечаев, усмехнувшись, покачал головой.

Вышли на центральную дорогу, идущую от КПП через всю часть, мимо плаца, столовой и штаба, к артскладу.

– Да не ссы, тезка, все нормально будет, – подмигнул Черкасов и вдруг заорал: – О, бля! Духи! Духов ведут!

Впереди, на плацу, колыхалась болотного цвета масса. Духи выбегали из карантинной казармы и строились в колонну по трое. Тищенко, здоровенный сержант, одного с Черкасовым призыва, лениво разглядывал подчиненных.

– Зема! – вновь заорал Черкасов.

Сержант повернул голову. Расплылся в улыбке:

– Какие люди! И под конвоем!

Загоготал, довольный остротой. Неожиданно замолчал и рявкнул на строй:

– Смирно!!! Шо за смехуёчки в строю?! – вновь повернулся и приглашающе махнул рукой.

Черкасов, даже не взглянув на Нечаева, направился к плацу. Ефрейтор, потея и поводя лопатками, нехотя поплелся следом.

От духовских новеньких гимнастерок и сапог в воздухе плыл сладковато-терпкий запах. Бледные пятна не успевших еще почернеть и задубеть под солнцем лиц с интересом и опаской разглядывали губаря и конвоира с «калашом» за спиной.

Нечаев приосанился и вдруг отчетливо вспомнил себя самого, стоящего здесь же. Голодного, измотанного и запуганного. И сержант Тищенко, тогда еще младший, сам только из учебки, не отъевшийся еще, не матерый, вышагивает перед их учебной ротой. Год прошел, а ничего и не изменилось. Тот же плац, тот же Тищенко. Да и сам Нечаев… Та же тоска, та же тягота, да и дембель хоть и ближе стал, а все равно – не видать отсюда. Время сделало круг, а в его, нечаевской, жизни ничего не изменилось. Только лето прошлое было дождливое и холодное. Болел постоянно, а если в санчасть попросишься – так пожалеешь, почему не помер сразу…