Читать книгу "Эволюция потребления - Франк Трентманн"

В изобразительных видах искусства ХХ века особое распространение получило «мусорное искусство». В 1913 году французский дадаист Марсель Дюшан установил в своей студии велосипедное колесо, которое стало первым произведением созданного им течения – так называемого метода «готовых вещей». Курт Швиттерс сначала в Германии, а после Первой мировой войны и затем, после 1941 года в эмиграции в Англии, тоже обратился в своем творчестве к выброшенным предметам, соединяя в своих инсталляциях и коллажах веревки, газеты и колеса от колясок. В 1950-х годах американец Роберт Раушенберг подхватил эстафету Дюшана и Швиттерса. Он весело соединял в своих картинах металлический лом, бутылки CocaCola и другой мусор; Раушенберг видел некоторые работы Дюшана и познакомился с ним лично в 1959 году. Его семья активно занималась утилизацией. Мать Раушенберга даже сделала из костюма, в котором умер ее младший брат, юбку; позже ее сын напишет картину «Yoicks», в оформлении которой он использует лоскуты ткани. Учась в колледже, Раушенберг подрабатывал водителем мусоровоза. Молодой бедный художник с Манхэттена, он подбирал на улицах зонты и другие предметы. «Мне правда грустно, – говорил он, – что люди думают, будто мыльницы, зеркала или бутылки из-под колы не могут быть красивыми». Для своей скульптуры «Monogram» (1955–1959) он повесил автомобильную шину на чучело ангорской козы; Раушенберг купил это чучело за $35 в магазине канцелярских товаров на Восьмой авеню, переживающем не самые лучшие времена.

Раушенберг видел красоту в мусоре и положил начало культурной переоценке всего ненужного. Однако следует заметить, что подобный взгляд не делал его автоматически критиком общества изобилия. По своей сути Раушенберг был оптимистичным расточителем. В каждой комнате его дома стояло по телевизору, которые работали с утра до ночи. Его вполне устраивало общество изобилия, ведь оно столь щедро снабжало его вторичным сырьем для искусства. В 1963 году, когда в галерее во Флоренции открылась выставка его scatole contemplative – деревянных «памятных коробочек» с мелочами, которые он подобрал во время путешествий по Европе, – один раздраженный итальянский критик заявил, что все это добро нужно выбросить в реку Арно. Раушенберг поблагодарил его и сказал, что ловит на слове – отличное решение для проблемы мусора[1709].

За пределами мира искусства люди тоже совершенно по-разному относились к проблеме мусора вокруг них. О кампаниях по спасению и сбору тех или иных материалов, проводившихся во время и между двумя мировыми войнами, иногда говорят как о двух коротких вспышках благоразумия на фоне расцветания культуры одноразовости и беззаботности и утверждают, что только война или жестокая битва за выживание могут заставить людей беречь ресурсы. Однако такой взгляд все же слишком циничен. Поразительно, но пока множество гражданских групп и отдельных людей осознанно собирали стекло и бумагу до и после Второй мировой войны, их соседи выкидывали все больше и больше вещей. В Великобритании общественные комментаторы середины 1930-х годов утверждали, что в 1937 году одной только бумаги было переработано 1,5 миллиона тонн. В 1960-х годах большинство муниципалитетов по-прежнему собирали бумагу, и The Times в разделе для дома советовала людям компостировать кухонные отходы – как будто это была самая простая вещь на свете. Многие молодежные группы и благотворительные центры постоянно занимались сбором бумаги; почти треть всей выброшенной бумаги Великобритании в 1971 году использовалась повторно. Нефтяной кризис 1973 года показал, как быстро люди готовы реагировать на призывы собирать те или иные материалы. В течение следующего года бойскауты, школьники и волонтерские организации собрали 200 000 тонн бумаги с улиц городов. Проблема заключалась в том, чтобы найти покупателя всему этому добру. Стоимость покупки макулатуры для комбинатов сократилась с £30 до £21 за тонну. Вот почему большинство местных властей отказались от участия в переработке. Когда в Бристоле перестали собирать макулатуру из-за низкой цены, преподобный Ф. Б. Уэлборн взял дело в свои руки и скрупулезно занялся отделением газетной бумаги и магазинного глянца от переплетов и обложек, с которыми ее не принимали. К 1977 году усилий таких доблестных активистов уже было недостаточно. Кипы невостребованной макулатуры пылились в сараях и в церквях[1710].

Именно цены, а не люди, виновны в том, что утилизация переживала кризис в век изобилия. Невероятное падение в стоимости сырья сдавило норму доходности от переработки отходов в промышленности. Не обошлось и без влияния технологических изменений. Прекрасный пример – история консервной банки. Вряд ли найдется много предметов, настолько повинных в триумфе одноразовости, как консервная банка. Запатентованная в 1810 году одним британским коммерсантом, она благодаря способности сохранять пищу в течение долгого времени совершила революцию в культуре питания; интересно, что консервный нож появился лишь спустя полвека. Ветчина, фасоль и сгущенное молоко могли теперь путешествовать на большие расстояния и не портиться. Крымская война и Гражданская война в США, возможно, закончились бы совсем иначе, если бы не консервная банка. В свою очередь, именно такие военные кампании популяризировали жестянку и готовые продукты, например солонину. Жесть играла решающую роль, так как именно она не давала банке ржаветь, а продуктам портиться. Однако необходимо было как-то заполучить жесть обратно после того как солонина съедена. В 1905 году на немецкой фабрике Goldschmidt придумали способ утилизации консервных банок. Вымытые и высушенные, старые жестянки складывались в закрытые железные контейнеры, из которых был выкачан воздух, а вместо него закачан хлор; последний вступал в химическую реакцию с жестью, в результате чего получался железный скрап. Очищенный от олова скрап Goldschmidt передавала напрямую своему соседу – компании Siemens, которая, в свою очередь, изготовляла из него новую сталь. Вторичное же олово вновь отправлялось в консервную промышленность. В итоге сбор старых консервных банок приносил немало денег. К 1920-м годам почти половина всего олова в промышленности Германии и Соединенных Штатов восстанавливалась. Все изменилось, когда в межвоенный период консервная промышленность обнаружила способ производить более легкие консервные банки с более тонким слоем олова. Соединенные Штаты отказались от получения железного скрапа из консервных банок. Goldschmidt какое-то время отказывалась сдаваться, несколько приободренная бумом консервных банок в 1960-е и 1970-е годы. Однако прогресс был против нее. Покрытие из олова становилось все тоньше и тоньше, а в банках для прохладительных напитков и вовсе стал использоваться алюминий. Последним ударом для компании стало мировое падение цен на жесть[1711].