Читать книгу "Викинги – люди саги. Жизнь и нравы - Аделаида Сванидзе"

Герой саги был заносчивым, спесивым, обидчивым, несдержанным, импульсивным в словах и в действиях. Он был гордым, полным чувства собственного достоинства, умным советчиком. Жестокий пират, мститель и грабитель, безрассудно драчливый боец и холодный убийца, он в то же время был охранителем личной чести и репутации рода, мужественным воителем, верным, щедрым родичем и другом, ответственным за данное слово. Был достойным дружинником — и рачительным хозяином, одновременно жадным и щедрым. Он мог быть грубым в словах и низменным в делах — и тактичным, соблюдающим речевой этикет, интересным и склонным к юмору собеседником, гостеприимным соседом и ловким придворным. Он обладал не только огромной силой и выносливостью, но и многими умениями: мог изготовить и починить оружие и корабль, заниматься сельским хозяйством, хорошо построить дом, знать законы и искусно играть в кости. Герои саг — это люди, активно участвующие в общественной жизни, они творцы истории своего времени. Они имеют самое высокое представление о своем «я», что оказывает значительное влияние на восприятие ими окружающего мира. Те люди, что «вошли в сагу», и мужчины, живущие очень активно, в том числе и женщины, обладали мощными характерами. Они не сентиментальны и немногословны, но исполнены бурных страстей, они способны на глубокую любовь и на коварное деяние. Они нежно любят своих детей, заботятся об их воспитании и обучении, но не пожалеют их, если того потребует честь рода. Эти люди неистово любят жизнь — и столь же безоглядно отдают ее или губят чужие жизни. Они стойко переносят противостояние своей личности, круга «своих» — и сурового мира, с его быстротекущим временем. Таковы были викинги, люди пассионарной эпохи Скандинавского региона.

Не раз использованные в этой книге сопоставления сведений саг с законодательными материалами XII–XIII столетий не случайны. Они показывают значительную преемственность не только ментальных, духовных традиций, но также традиций социальных и правовых, характерных для эпохи викингов.

Здесь стоит напомнить о длительном, на протяжении столетий Средневековья (подчас до середины XV в.), сохранении родовых связей. О бытовании и медленном изживании у скандинавов домашнего рабства и той роли, которую этот фактор сыграл в складывании там категории лично свободных держателей. И вообще о личной свободе средневекового скандинавского крестьянства (за исключением некоторых территорий Дании), его праве владеть недвижимостью и оружием. О роли народного собрания-тинга, его политической и судебной деятельности — при всех изменениях его социального состава и функций. О договорных началах, лежащих в основе отношений между королями и «народом», и о той обратной связи в тандеме «власть — народ», которая определялась и поддерживалась свободолюбием скандинавов. О том, что основные обязательства средневековых скандинавов как в деревне, так и в городе противопоставляли людей не столько отдельным господам, сколько королевской власти, что отразилось в их идеологии и народных движениях. О трудном и длительном вхождении региона в мир христианской веры и стойком сохранении у скандинавских народов реликтов язычества или, по крайней мере, некоторых языческих предрассудков и обычаев; это оказалось особенно важным в эпоху Реформации, когда люди, растерявшиеся в условиях непонятного им, бурного идеологического разлома и ожесточенной борьбы между католичеством и протестантизмом, обратились к помощи языческих божеств и ритуалов.

А отнюдь не показное, но стойкое и органичное чувство собственного достоинства скандинавов — не наследие ли это глубокого чувства чести эпохи викингов?

Обращение к источникам, относящимся ко времени задолго до эпохи викингов (например, к Тациту), а также к поздним сагам и правовым материалам XII–XIII вв., т. е. времен, как бы ее резюмирующих, в еще большей мере, чем, например, данные археологии, позволяет сделать по нашей теме еще несколько разнородных, но одинаково интересных, на мой взгляд, наблюдений.

Первое: что особый социокультурный мир скандинавов, сложившийся в эпоху викингов, относительно исчерпал себя только к концу XIII в. С другой стороны, истоки этого мира берут свое начало в эпохе Великого переселения народов, возможно, даже восходят к рубежу старой и новой эры. Т. е. процесс перехода от поздней родо-племенной стадии к первой государственной цивилизации был очень длинным, растянутым и отнюдь не прямолинейным. В ходе этого сложнейшего процесса эпоха викингов стала поворотной, а ее события — тем катализатором, который обеспечил и завершение, и относительный динамизм этого процесса.

Второе — это заключение о мощных потенциях скандинавского фольклора, прежде всего исландско-нарвежских саг как исторических источников. Саги дали мне даже больше, чем я могла ожидать. Они позволяют раскрыть мотивы поведения и проявления характеров людей того времени и той среды, их нравы, их отношение к окружающей действительности и к другим людям, как и понимание своего места в обществе. Саги убедительно рисуют основные вехи эволюции скандинавского общества в эпоху викингов. Своим языком, языком народным, кратким и выразительным, они рассказали в главных чертах о том, как это было. Талантливые создатели этих необыкновенных сочинений позволяют проникнуть в повседневную жизнь, как личную, так и общественную, скандинавов на кардинальном этапе социокультурного разлома их устоев. И, что не менее ценно, проникнуть в их внутренний мир — сложнейший и противоречивый мир человека, стоящего на рубеже варварства и цивилизации, язычества и христианства. Полагаю, что в последнем отношении, в том, что касается сознания, поведения, вообще менталитета людей на этой порубежной стадии, саги являются источником общеевропейского значения, уникальным по своей подробности, образности и убедительности. И исследование саг в этом качестве обещает еще немало новых, существенных наблюдений.

Третье. Очевидно, что викинги в пространстве скандинавской культуры — это «люди саги»: именно они ее герои, они наполняют ее своей мощной жизненной силой.

Четвертое. Несомненно, что фольклор как хранитель и инструмент исторической памяти, обладает магическим притяжением прошлого — важным звеном преемственности культур. Он свидетельствует не только о самом прошлом, но и о том существенном для последующего развития культурном остатке этого прошлого, что наследуется и закрепляется в менталитете народа, играя важную роль в формировании и поддержании его идентичности.

Несомненно, что фольклорное наследие эпохи викингов сыграло и продолжает играть большую роль в закреплении скандинавской идентичности, в уважении к законам и обычаям, неназойливой самодостаточности, стремлении к справедливости, что веками вырабатывали в себе скандинавы. Пожалуй, с наибольшей силой это выразил прославленный шведский романтик Эсайас Тегнер (1783–1817) в своей поэме «Непорочная невеста», основанной на фольклорных мотивах:

…Приди же и ратуй Снова за правду, за право, сознанье и честь. Бей, как таран корабля, все, что ничтожно и пошло… Стыдно сегодня земле за пустой поэтический лепет, Время в тупик забрело, бред извращает сознанье. Мощным ударом ударь, молнией грозно сверкая, — Бейся за правду, чтоб поняли мы со стыдом, Что мы — великий народ…

И не случайно поэт, ученый и писатель Н. М. Карамзин, автор знаменитой «Истории государства Российского», начал свое знаменитое сочинение словами: «История в некотором смысле есть священная память народов… завет предков к потомству… изменение настоящего и пример будущего».