Читать книгу "Огонь и Ветер - Рина Море"

По-моему, тетя бабушке не родная дочь. У нее есть вкус.

Я покрутила головой. Мои родные негустые волосы пустили по бокам лица локонами, высокую же прическу соорудили по большей части за счет накладных прядей и закрепили на ней тетину воздушную шляпку, украшенную живыми белыми розами и кружевной лентой. Шелковую ленточку тетя повязала мне на шею вместо ожерелья, приколола к ней самую большую, мохнатую персиковую розу. Алое платье сузили на бедрах, оставив стекать ниже колен длинным хвостом, и под него тетя приколола еще один «хвост», отрез темно-красного шелка. Завершающий штрих – миниатюрный кинжал в позолоченных ножнах. Кармира сказала, что так модно среди знатных л’лэарди и это очень мило – приезжать на турнир вооруженной. Кинжал повесили на пояс, увили розочками и алой лентой. Тетя накинула мне на плечи собственную кружевную шаль:

– Утром, должно быть, в этом несколько прохладно, но ради красоты стоит потерпеть.

Мне было очень стыдно. Вот и еще одно доброе отношение я предам. Лучше бы она вместе с бабушкой шипела на меня гадости. Зато ее невзрачная дочь поглядывала с откровенной неприязнью, пыталась отвлечь Кармиру:

– Мам, зачем ты во все вмешиваешься? Мам, ты не видела, куда дели сундук с одеждой Тарвина? Мам, мы опоздаем из-за тебя!

Ну и хорошо. Если ты не умеешь жить, как нормальные саганы и вечно всех разочаровываешь, лучше иметь неприязненных родственников, чем любящих. Это уменьшит чувство вины.

* * *

Амфитеатр располагался за городом. Вырубленный в скалах, он был похож на гигантскую тарелку, одним боком зачерпывавшую морскую воду. Если встать на край этой «тарелки», от ее глубины даже у меня закружится голова. Внизу она уже пестрела разноцветными тканями, накинутыми на каменные скамьи, знаменами с гербами, треугольными флажками. Над амфитеатром возвышались двенадцать столбов, статуи на их вершинах едва не касаются головами облаков. Их огромные лица обращены вниз, в каменные глаза вставлены зрачки из драгоценных камней. Шесть ангелесс Богини, шесть воинов в доспехах. Я не могла представить, что статуи столицы рукотворны. Казалось, они стояли так вечно, еще до рождения первых саган, обращенные зачем-то в камень небожители, и останутся столь же безразличными созерцателями спустя миллионы лет, когда развеется сама память об Империи.

По другую сторону «тарелки» раскинулся целый город шатров, деревянных галерей, помостов, там уже сновало множество людей, ящеров, подъезжали все новые повозки. С нашей стороны к амфитеатру вели несколько подъездов. Один из них предназначался для экипажей вроде нашего, по краю нижней площади тянулись загоны для ящеров, видимо, соревновательных, еще на одной толпился небогатый люд, растекался по верхним скамьям амфитеатра – уже, впрочем, полностью занятых, мест всем желающим не хватало. Люди разворачивали заботливо принесенные с собой покрывала, усаживались на траву по краю «тарелки». Меж ними уже бегали с криками продавцы выпечки, пива и даже газет. Несмотря на ранний час, народу собралось тысяч десять, не меньше, и шум отсюда был слышен далеко в столице.

– Вот что я называю жизнью, – выдохнула мечтательно тетя Кармира. – Ах, почему турниры проводятся так редко?

– Потому что, проводись чаще, они бы разорили Империю, – пробормотал ее молчаливый муж себе в бороду.

– Вечно ты ворчишь. – Кармира шутливо щелкнула его по носу. – Знаешь, мы ведь познакомились на турнире, – обращаясь ко мне. – Ах, это ужасно романтичная история! Как-нибудь расскажу.

Мы прошли под огромной аркой и начали спускаться по широкой лестнице между скамьями. Тетя Кармира взяла на себя роль моего экскурсовода.

– Вон та огромная ложа, накрытая красным, видишь? Императорская. Тебе туда! А вот это – наш сектор. Мы земляные.

У каждой стихии была своя сторона амфитеатра. Наверху располагались платные сиденья для знатных и богатых представителей человеческой расы, а еще выше – бесплатные скамьи для простолюдинов.

– Сотни наших предков сидели на этих креслах! – заявила бабушка торжественно. Следовавшие за нею лакеи бросились расстилать покрывала. Надо сказать, кресла наших предков были не очень-то почетны – на самом верху, еще через один ряд за нами сидели люди.

– Видишь широкий проход внизу? Который разделяет ряды с креслами и так называемые высокие ряды, где можно установить балдахин, защищающий от солнца? Когда-то все саганы сидели только в высоких. Но потом нас стало намного больше, – просвещала меня тетя.

По самым нижним рядам двигался великан, ростом по меньшей мере как двое обычных мужчин. Непокрытая голова его, наполовину лысая, коричневая и блестящая, как огромный шар, наполовину густокурчавая, смешно кивала в такт каждому шагу; под его ногами дрожала земля.

– О, это Крорн. Старший в самом великом роду из наших, земляных. Испокон веков они берут в жены только чистокровных земляных. Говорят, это единственный род, никогда не знавший смешения с другими стихиями и сохранивший свою природу такой, какой она была, когда только появились саганы.

Тем временем наши слуги вставляли в специальные отверстия, высверленные в камне, древки щитов – натянутых на деревянную основу шестиугольных отрезов ткани, на которых были вышиты гербы – бабушкин и мужа тети Кармиры. Бабушкин – на бледно-желтой ткани, на нем – вставший на дыбы зверь вроде носорога, только с шипами вместо рога, тетин – на коричнево-черном полотне топор, срезающий заснеженную макушку горы. Бабушка деловито выкладывала из своей сумки припасы – фляги с водой и вином, печенье, конфеты, булочки. Я присела было на ближайшее из кресел, но меня тут же подняли:

– Ты не здесь сидишь! Тебе в императорскую ложу! Гляди, там уже твои соперницы!

Вот и настал роковой миг.

Протрубили герольды, вознеслись знамена, встали трибуны. Солнце ломало огненные копья о золотые доспехи своего смертного соперника, и осколки, разлетаясь, больно жгли глаза.

Мой император, ты всегда появляешься в моей жизни, как ослепительный рассвет после долгой и муторно-скучной ночи. Безудержная яркость твоего присутствия заставляет играть красками все серые предметы вокруг, люди и саганы громко приветствуют тебя, и невозможно не жаждать твоего света… Но рассвет этот для меня всегда – несмотря на красоту – жуток, как последняя заря осужденного на смерть.

Я стою под красным балдахином твоей ложи, как на лобном месте, и жду приговора. Император спешивается с ящера, поднимает правую руку, сжатую в кулак, салютуя, и трибуны взрываются криками. А он идет к нам. Огненный воин в золотых доспехах с развевающимся за плечами алым плащом. Все невесты затаили дыхание.

Мама с тетей отступили, как и родственники других невест. Нас тринадцать. Даже тетя сказала, что это странно. Двенадцать должно было быть. Все удивлены. Мне кажется, что удивляются они моему присутствию. Но вслух никто ничего не говорит. На его лице широкая улыбка. Императорская корона из тяжелых золотых пластин на рыжих в солнечном свете кудрях. На каждой пластине – руны, алхимические формулы единства стихий, их перетекания из одной в другую.