Читать книгу "Свои-чужие - Энн Пэтчетт"

— Не надо звать немца. Меня просто нужно…

Он сделал паузу, подбирая слово.

— Что нужно?

— Направить.

— Найдем кого-нибудь покрупнее.

— Я же вас не прошу меня нести.

— Так будет лучше.

— Мне нужно к лифту. Вам что — не по пути?

Оказывает ли он ей честь своей просьбой? Это была бы самая интересная часть истории, только она никому не станет рассказывать, что Лео Поузен так напился, что не мог сам выйти из бара и ей пришлось ему помочь. Не самое лучшее решение из тех, что случалось принимать Франни, но далеко не самое худшее. И он уже столько для нее сделал задолго до их встречи — всеми своими романами. Она сняла его руку со стойки и забросила себе на плечо. Он привалился к ней.

— Поднимайтесь, — сказала Франни.

Если человека стащить с высокого барного стула и поставить на ноги, он порой оказывается неожиданно рослым. Плечо Франни, хотя она была уже на каблуках, оказалось на уровне его подмышки. Она не ожидала, что он навалится на нее так грузно, но все же устояла.

— Просто постойте секундочку, для равновесия, — попросила она.

— А у вас хорошо получается.

Франни попыталась сдвинуть его руку, ненароком накрывшую ее левую грудь. Куда девался Генрих? Если ушел курить, то и слава богу. А то еще потом припомнит это Франни, хотя с Генрихом никогда не знаешь, что именно его заденет. Она обхватила Лео Поузена за поясницу и стала прокладывать курс меж темными айсбергами столиков.

— Погодите, — сказал он.

Франни остановилась. Он вскинул подбородок с таким видом, словно пытался что-то вспомнить или собирался заказать еще выпить.

— Песня, — сказал он.

Франни прислушалась. Кассета играла для пустого бара. Пели Глэдис Найт и «Пипс» — о том, что отношения закончились, но ни одна сторона не желает это признать. Первые тридцать раз песня Франни нравилась. Потом перестала.

— А что с нею не так?

Лео убрал руку с груди Франни и показал куда-то в пространство.

— Ее крутили, когда я вошел. «Я все думаю, как мне жить без тебя», — вполголоса пропел он.

Генрих любил говорить, что бар — это Западная Германия, и трудовая политика здесь и впрямь царила гибкая и прогрессивная. Вестибюль и стойку портье, однако, контролировала Восточная Германия, и там кишмя кишели советские шпионы, которых еще поди распознай.

— Держись подальше от лобби, — велел Генрих, когда Франни только начинала работать. — Выйдешь в вестибюль — и ты сама по себе. Бар тебе не защита.

Но как оказалось, те, кто работали за стойкой портье, знали Франни в лицо не лучше, чем она их. Рабочая форма, конечно, выдала бы ее с головой, но форму надежно скрывало пальто, а туфли на каблуке может надеть любая дура-постоялица. Роскошный вестибюль Палмер-Хауса был обставлен громадными, обитыми тканью диванами всевозможных видов — были тут и классические, и со спинками-валиками, и круглые, с высокими, похожими на фески серединками. Восточного ковра хватило бы, чтобы застелить баскетбольную площадку. Потолок над галереей второго этажа был Сикстинской капеллой в миниатюре, только место Бога и Адама здесь заняли персонажи греческой мифологии — Афродита и нимфы, то тут, то там выглядывающие из-за блуждающих облаков. В таких вестибюлях туристы любят фотографироваться на фоне гигантских цветочных композиций: ух ты, пионы в феврале! Даже в час ночи здесь бесцельно бродил народ, а за мраморной стойкой выстроились в шеренгу услужливые молодые люди и девушки в строгих темных костюмах. Бар, по крайней мере, закрывался на ночь. Администраторы работали до утра.

Франни нажала на стрелку, указывающую наверх. Где-то минуту они с Лео изучали свое отражение в медных дверях лифта.

— Нет, вам рядом со мною не место, — сказал Лео, поддавшись почти кинематографическому очарованию этой сцены.

Он начал легонько покачиваться из стороны в сторону, чтобы посмотреть, как закачаются их отражения: влево-вправо, влево-вправо.

Она шепотом велела ему стоять ровно. Лифт спешил к ним, на табло зажигались цифры — пять, четыре, три, два, — потом двери разъехались в стороны.

— Ну, вперед, — шепнула она и попыталась подтолкнуть его.

Предчувствия у Франни были нехорошие.

Он глянул на нее из-под руки.

— Куда вперед?

— В лифт, вам же было нужно в лифт.

Он по-прежнему наваливался на нее всем своим весом, и приходилось признать, что он ни капли не притворяется. Вряд ли он вообще сумеет войти в лифт без нее. Лео Поузен молчал. Двери начали закрываться, и Франни, продемонстрировав чудеса эквилибристики, выставила вперед ногу, чтобы заставить их опять разъехаться.

— Ладно, — сказала она вслух самой себе. — Ладно, ладно, ладно.

Она втащила его за собой внутрь лифта, и двери съехались.

— На каком вы этаже?

— Что ладно?

— На каком этаже вы живете?

— Понятия не имею.

Говорил он с трудом, но отчетливо, каждое слово падало, как пушечное ядро в пыль.

— Вы остановились в этом отеле?

— Уверен, что да, — сказал он с едва заметной оборонительной интонацией, от которой в душе у Франни зашевелились подозрения.

Двери снова начали открываться, и Франни нажала на кнопку, чтобы они закрылись, а потом отправила лифт на двадцать третий этаж. Всего в отеле было двадцать четыре этажа, но на самом верху находился пентхаус. Чтобы подняться туда, требовался отдельный лифтовый ключ.

— У вас есть ключ от номера? Посмотрите в карманах.

— Вы не хотите, чтобы вас со мной видели?

Франни втиснула Лео Поузена в угол лифта, он встал как влитой. Обшарила карманы его пиджака, наружные, внутренние, потом карманы брюк. Когда-то они с Кэролайн так играли во время летних каникул. Отец учил их обыскивать и допрашивать подозреваемых и вскрывать закрытые машины. Фикс никогда не упускал случая приобщить дочерей к полицейской науке. В карманах Лео Поузена Франни нашла сложенный платок (отглаженный, без монограммы), очки для чтения, упаковку мятных пастилок (двух не хватало), багажный ярлык авиакомпании LAX и бумажник. Она принялась рыться в бумажнике. Нынешние ключи от гостиничных номеров выглядят как кредитные карты. Случается, их и засовывают в отделение для кредиток.

— Эй, — веселье в голосе Лео уже почти угасло, — вы не хотите, чтобы вас со мной видели?

Лифт тихонько звякнул, объявляя о прибытии к месту назначения. Двери разъехались, открывая огромную площадку на двадцать третьем этаже: там помещался длинный ромбовидный диван с сиденьями по всем четырем сторонам, десятифутовое зеркало и старомодный телефонный аппарат на столе. Франни нажала на кнопку пятого этажа:

— Я не хочу, чтобы меня с вами видели.