Читать книгу "Опасный возраст - Соня Фрейм"

— Что скажешь?

— Постарайся… не ходить по вечерам один.

С этими словами он вышел.

«Что за шпионские игры?» — хотелось спросить мне. Но отвечать уже было некому.

3

С приходом осени меня снова потянуло на стройки и пустыри, что всегда было опасно: я понимал это каждую секунду пребывания в таких местах. У нас отнюдь не тихий город, а уровень преступности всегда был довольно высоким.

Но я все равно шел туда после школы. Привычки делают наш образ жизни. Они делают и нас самих.

О весне я не думал и не вспоминал. Мне не хотелось возвращаться к ней даже в мыслях. Вместо этого я сказал себе: «Будем считать, что этого времени не было в моей жизни». Я предпочел вырезать его, как кусок пленки.

Холодать стало ближе к октябрю, и туман заволок улицы. Мамин ухажер куда-то пропал. Они больше не встречались. Ее внимание переключилось на меня с двойной интенсивностью. Она спрашивала меня, как Алина: что я собираюсь делать после школы?

Буду разгружать ящики до конца жизни.

Или отправлюсь в путешествие пешком, и меня перехватят на ближайшей границе.

Я просто не знал, что можно было сказать такого, чтобы она стала довольной.

— Подумай о финансах, — настаивала мама. — Сейчас это нужнее всего. Бизнес откроешь когда-нибудь…

— А если я хочу собирать листья в парке? В мире слишком много юристов, финансистов и менеджеров. Кто-то должен делать и другую работу.

— Не могу понять суть твоего протеста. Ты же хочешь жить прилично…

— Ну да, большинство людей только и думает, как делать деньги из денег.

— Тогда доучивай английский и иди на переводчика, — всплеснула она руками. — К чему еще у тебя способности? Мне звонила недавно учительница по литературе. Она очень обеспокоена твоим сочинением про мир будущего. Что ты там написал?

— Да ничего! — вытаращился я. — Что это, вообще, за манера звонить по таким идиотским причинам?!

— Она сказала, что у тебя прекрасный язык, но очень депрессивный взгляд на жизнь. И посоветовала обратиться к психологу…

— Нормальный у меня взгляд! Почему всем вечно есть дело до того, как я вижу мир и что делаю, — рявкнул я. — Отстаньте уже.

Я вышел из дома, не забыв припечатать дверь посильнее. В подъезде задрожали стекла. Постояв под лестницей минуты две, я, как всегда, надел наушники и пошел куда-то на ночь глядя.

Внезапно навалилась глухая тоска, которую я подавлял в себе три с лишним месяца, просто стараясь об этом не размышлять. Но я всегда знал, что она внутри меня и ждет мрачной минуты, чтобы схватить за горло. Это была тоска по Алине, нашим будням, дурацким разговорам… а еще по общению с Дэном, хотя к баскетболу я охладел окончательно.

«Алина, ты знаешь, сколько раз с твоего отъезда я пересмотрел „Обливион“? Больше десяти уж точно. Один и тот же фильм. А сколько раз спрашивал себя, вернешься ли ты? А сколько раз я проклял твоего отца? Знаешь, что вообще происходит в мире, который ты оставила?»

Иногда мне хотелось написать ей злое письмо, в котором я обличил бы ее со свойственными мне цинизмом и желчью. Но понимал, что ее вины не было. Хотелось просто в ужасе закрыть лицо руками от осознания, что самое страшное, что с вами может приключиться, — это другой человек, который привяжет вас к себе.

Я прошел мимо торгового центра и двинулся к своей стройке. Шаг был быстрым и твердым.

И зачем мне туда надо? Разбежаться и сигануть вниз с крыши? Смешно. Смерть Саши сформировала непоколебимое убеждение, что я никогда не покончу жизнь самоубийством. Но в такие моменты, как этот, я вообще не знал, что с этой жизнью делать.

В ушах грохотала музыка. Я не знал, что от торгового центра за мной уже полчаса идут трое. Я даже не замечал их теней, а они, как змеи, скользили совсем рядом… И когда я почти дошел, кто-то резко схватил меня за плечи и швырнул в стену.

Наушники вылетели сразу. Вокруг меня разносились смешки пока невидимых попутчиков.

Они застигли меня в арке жилого дома. Вокруг не было ни души, и даже окна на первом этаже не горели.

Три фигуры напротив так и не обрели своих лиц.

— Здорово, Сергей, — сказал кто-то с явным весельем.

Один из типов бесшумно встал позади меня.

— Вы кто? — поинтересовался я.

— Угадай, хе-хе…

Нестройные смешки. Два ломающихся баска, но один голос взрослый, низкий.

Кажется, я начал узнавать. Это были те громилы из футбольной команды, с которыми у нас сто лет назад вышла драка. Ах, Ян. Какой предупредительный малый. Я так и знал, что все счеты сравниваются в итоге во тьме подворотен.

— Ты очень нас раздражаешь, Сергей.

— И давно.

Они придвинулись чуть ближе, и я увидел их лица. Они ухмылялись, а в глазах плясали нехорошие огоньки.

— И что будем делать? — спросил я, оставаясь спокойным. — Что-то у вас позднее зажигание какое-то.

Рассудок мне подсказывал, что троих одновременно мне не одолеть. Разве только сбежать.

— Ну, ты сообразительный… Сразу понимаешь, что так просто это оставлять нельзя.

Меня резко пнули сзади, и я упал в лужу, подняв брызги. Они заржали, но встать я не успел. Второй пинок пришелся по скуле. Затем они лупили меня ногами минуты две, пока я не успел ухватить одного за лодыжку обеими руками и потянуть изо всех сил. Он упал рядом со мной, а я вскочил и проехался по нему ботинком.

В ушах снова начинался камнепад. Кажется, сейчас я буду драться как никогда в жизни.

Андрей — кажется, это был он — без переходов дал мне по лицу кулаком.

На каждый удар должен быть ответ. Я среагировал почти мгновенно.

— Сука, по носу попал… — простонал кто-то рядом.

Я бил очень метко. Мне недоставало их физических параметров, но я компенсировал это точностью.

Последовал новый удар в живот, и мое дыхание вдруг сбилось. Они врезали по солнечному сплетению. Я скорчился, не в силах разогнуться. Все тело уже ныло, а левая часть лица была в чем-то влажном.

Да кто же третий?

Я знал только двоих, а последнего никогда не видел. Он был постарше этих болванов.

Незнакомец резко поднял мою голову за подбородок, и в темноте блеснула очередная ухмылка.

— Тебе, говорят, бровь порвали одну… Давай для симметрии и вторую тоже поправим…

Меж пальцев выстрелил раскладной нож.

— Может, не надо? — спросил Андрей.

— Да проучим просто…

Я глядел ему прямо в глаза, почти приглашая.

— Давай, — сказали губы сами.