Читать книгу "Повседневная жизнь этрусков - Жак Эргон"

Однако социологи отличают матриархат от положения, характерного для Египта и отчасти Крита, при котором передача родства по материнской линии не смешивается и тем более не совпадает с гинекократией — властью женщин. Можно себе сообразить, что в обоих случаях высокое достоинство mater familias было одной из отличительных черт средиземноморских социумов, пока греческие и италийские завоеватели не учредили там царство мужчин.

Нельзя отрицать, что этрусское общество во многих отношениях напоминало одновременно матриархат и гинекократию. То, что мы говорили выше о роли матронима в гражданском положении, напоминает некоторые черты матриархата. В этом плане весьма любопытен пример Мецената, советника Августа, предки которого правили в Арретии. Он назывался С. Maecenas С. f однако своей знатностью был обязан предкам по материнской линии — знаменитому этрусскому роду Цильниев.

Поэтому Август, умалчивая о его предках по отцовской линии, шутливо называл его Cilniorum smaragde — «изумруд Цильниев». Но если называть это Mutterrecht, то Mutterrecht получается фальшивый. Дети носили родовое имя отца. Если бы Тарквиний Старший жил в сугубо матриархальном городе, ему бы не понадобилось уезжать. У ликийцев «если женщина-гражданка соединилась с рабом, то дети считаются благородными». В Тарквиниях сын этрусской женщины и коринфянина без труда реализовал бы свои амбиции, и Танаквили не пришлось бы страдать от уязвленной гордости из-за мезальянса, никоим образом не нарушавшего ее привилегии.

Что сказать? Цицерон, упрекая Катона в абстрактной непримиримости и догматизме, сказал: «Он ведет себя так, словно находится в идеальном государстве Платона, а живет он среди подонков Ромула». Мы не ставим себе задачу отыскать в этрусском обществе теоретический матриархат, идеальную гинекократию, а просто описываем один из этапов долгого пути, хрупкое и неверное равновесие противоборствующих сил на пике развития, который обретает смысл лишь в сравнении с тем, что наблюдалось в Греции и в Риме. Мы уже не раз отмечали, что цивилизация этрусков была архаичной. Как ни странно, ее феминизм — не столько недавнее изобретение, сколько пережиток далекого прошлого, над которым нависла угроза греко-римских ограничений: он во многом напоминает не Афины Солона и Перикла, а Крит Ариадны и росписи из Кносского дворца. Но общественный строй, некоторые черты которого сохранились в Этрурии VII–VI веков до н. э., полностью переродился под влиянием противоположных веяний. Истина — в оттенках, а социумы никогда не загоняют себя в жесткие рамки определений. В этрусском обществе pater familia вершил закон, но и mater familia могла сказать свое слово, которое часто оказывалось последним.

* * *

Вернемся к Титу Ливию: при восшествии на престол Тарквиния Гордого его жена Туллия сыграла роль, аналогичную роли Танаквили при Тарквинии Старшем и Сервии Туллии.

У Сервия Туллия были две дочери — Туллия Старшая и Туллия Младшая, римская история не сохранила их личных имен. Одна была свирепой, другая — робкой. Чтобы укрепить свой трон, отец выдал их замуж за двух сыновей Тарквиния Старшего. С подбором супругов он прогадал: свирепой дочери достался робкий супруг, а робкой — свирепый. В итоге свирепая Туллия влюбилась в своего свирепого зятя. Мягкосердечный Тарквиний и кроткая Туллия были убиты. Убийцы сочетались браком и своей двойной свирепостью добыли царский венец Луцию Тарквинию Гордому.

Но в этой истории, рассказанной Титом Ливием так, будто это трагедия в стиле Эсхиловой «Орестеи», имеются некоторые детали, над которыми стоит задуматься. Сервий Туллий только что подвергся в курии жестокому оскорблению от своего зятя Луция Тарквиния: тот с размаху швырнул его вниз по ступеням. Туллия в своем дворце дожидалась исхода этой драматической сцены, но не выдержала и вышла из дома:

«Она въехала на колеснице на форум и, не оробев среди толпы мужчин [это личное замечание римлянина Тита Ливия], вызвала мужа из курии и первая назвала его царем» (regemque prima appellavit). Эти четыре слова — «первая назвала его царем» — возможно, одна из тех «окаменелостей», отголосок древней традиции, о которой мы уже говорили; весь контекст представляет собой психологическую интерпретацию и в каком-то отношении является художественным текстом. Факт один: царя объявляет царица. Тит Ливий, которому такой приход к власти кажется весьма подозрительным, призвал на помощь всю свою находчивость, чтобы объяснить происшедшее темпераментом Туллии. Сам Луций Тарквиний глубоко этим шокирован, как и положено римлянину, каким его сделали римские биографы. Он «отослал ее прочь из беспокойного скопища». Но похоже, что ядро рассказа кроется в незапамятном обычае, по которому этрусская женщина, как было заведено в критском и египетском обществах, была «делательницей королей» — качество, недоступное пониманию Тита Ливия. Легитимность монархии как будто зависела от выбора и утверждения царицей — regem prima appellavit.

Издателей Ливия сильно смущала одна короткая фраза в предшествующей главе. Туллия, как мы видели, презирала младшую сестру за ее кроткий и робкий нрав и неустанно доказывала ее супругу, Луцию Тарквинию, что такая жена его недостойна, поскольку «ей не хватает женской отваги» — muliebris cessaret audacia. Эта «женская отвага» повергала в шок издателей Тита Ливия. Когда историк изображает сабинянок, останавливающих сражение между своими отцами и мужьями — картина, так вдохновившая Давида, — говоря, что они превозмогли muliebris pavor, свою женскую робость, всем все понятно. Когда Саллюстий в «Заговоре Каталины» рисует образ прекрасной Семпронии — умной, талантливой, дерзкой — и объявляет, что ее мужественная отвага стала источником многих бед, эту virilis audacia никто не отвергает. Но Туллия презирает свою сестру за то, что она не обладает «женской отвагой», и многие приходят к заключению, что текст был искажен. Один английский издатель предложил заменить audacia на ignavia — muliebris ignavia, это совсем другое дело: «Туллия презирала свою сестру за то, что та, из-за женской лености, была нерешительна». Жан Байе предлагает читать так: muliebriter cessaret audacia, «потому что, будучи женщиной, ей недоставало отваги». Но было бы разумнее сохранить оригинальный текст, как и поступили Конвей и Уолтерс в оксфордском издании. Возможно, Тит Ливий не вполне сознавал, насколько важно то, что он говорит. Возможно, ему самому не все было ясно. Но наша задача — видеть реальность такой, какая она есть. Туллия не восстает против своего пола, не отрекается от своих сестер, не считает себя исключительной личностью, свободной от женских слабостей. Вот только у нее свое, особенное представление о женском темпераменте, вполне уживающемся с отвагой, энергией и амбициозностью, — audacia muliebris, движущей силой этрусских женщин, Танаквили и Туллии Старшей из династии Тарквиниев.

Свидетельства археологии

Традиции, отраженные в словах Тита Ливия, не были пустыми баснями: расцвечивая красками вымысла подлинные события и образы людей, они соответствовали уровню цивилизации, когда женщина обладала широкими привилегиями, которых лишилась позже, о чем явственно свидетельствуют археологические находки. И речь не только о росписях, на которых этрусские женщины изображены участвующими в общественной жизни наравне с мужчинами, не только об эпитафиях, в которых обязательно упоминаются матронимы, но и о некоторых свидетельствах, до сих пор ускользавших от внимания, о сведениях, которые можно извлечь из содержимого и расположения гробниц.