Читать книгу "Заложники Петра I и Карла XII. Повседневный быт пленных во время Северной войны - Галина Шебалдина"

В ряде случаев причины, по которым пленный просился «в отпуск», а это, конечно, были не рядовые люди, носили личный характер. В 1711 году барон Стакелберг и уже известный нам секретарь Цедергельм просили канцлера графа Г.И. Головкина отпустить их, так как «много сродников умерло за время их плена и дела пришли в упадок». За это они предлагали провести переговоры о размене «знатных русских». Опасаясь, что они не вернутся, Петр отказал им, а вот квартирмейстера Г. Спарре, кригс-фискала К. Лампу и поручика А. Поссе тогда же и с той же целью отпустил.

В начале марта 1711 года Густав Спарре отправился в Швецию вместе с княгиней Ириной Григорьевной Трубецкой (урожденной Нарышкиной) и тремя ее дочерями, кригс-фискал Каспер Лампа с женой Головина Василисой и сыном Сергеем. Арвид Поссе должен был выехать вместе с супругой Александра Имеретинского.

К тому времени, когда они добрались до Стокгольма, многое произошло: царевич Имеретинский умер, а князь Долгорукий сбежал. Кстати, эти обстоятельства дали основания шведским властям не возвращать отпущенных на шесть месяцев вышеназванных офицеров, что вызвало бурю возмущения в Санкт-Петербурге.

Обязательным условием отпуска на определенный срок (как правило, шесть месяцев) было составление специального документа, который подписывали представители высших воинских или гражданских рангов из пленных (от трех до пяти человек), выступая гарантами того, что пленник вернется. Но подавляющее число пленных с обеих сторон нарушали обещание вернуться, что грозило большими осложнениями для тех, кто за них поручился. Так, за отпущенных на шесть месяцев в Швецию полковника Вахмейстера и подполковника Брёмсена поручились и в конечном итоге подверглись наказанию полковники Ельм, Рамшверд, Лешерн и Морат. Руководители Фельдт-комиссариата К. Пипер и К.Г. Реншельд 11 февраля 1714 года обратились к канцлеру Головкину с письмом, в котором просили «заступить» за этих офицеров перед Его Царским Величеством и освободить их «из смрадной тюрьмы», так как они уже пострадали за этих «грубых злодеев». Несколькими месяцами ранее, пытаясь предотвратить подобный исход, граф Пипер писал в Швецию, чтобы там ускорили возвращение Вахмейстера и Брёмсена, но, как позже говорил Брёмсен, «король приказал нам остаться». Трагическое окончание всей этой истории можно найти в мемуарах камер-юнкера герцога Голштинского Фридриха Берхгольца. Уже после заключения Ништадтского мира на одном из обедов у герцога, который был известен своим подчеркнутым вниманием к бывшим пленникам[60], присутствовал полковник Морат, который был среди поручившихся за подполковника Брёмсена и провел, как оказалось, шесть лет в тюрьме.

Проблема невозвращения пленников к положенному сроку была настолько острой, что Петр не раз обращался к графу Пиперу, а через него и к королевским советникам с угрозами о прекращении отпуска военнопленных. И действительно, с течением времени русские все реже и реже отпускали каролинов «на пароль» или «на поруки».

Для некоторых пленных был еще один способ освобождения — отпуск на родину по просьбам «особых» лиц. Царь Петр охотно отпустил на свободу тех каролинов, за которых просили коронованные и высокопоставленные особы иностранных государств. Как правило, такое освобождение происходило без каких-нибудь дополнительных условий и особых задержек: как только пленного «находили», его тут же отправляли в Москву или в Санкт-Петербург, а оттуда домой. Так, были удовлетворены просьбы прусского короля, майнцского курфюрста, ганноверского курфюстра, брауншвейгской герцогини Софии и пр. Среди просителей было немало частных лиц, в частности баварский барон Эйхгольц, баронесса Ингрен из Карлсбада и другие иностранцы, так как в шведской армии служили подданные практически всех европейских стран.

Удивительно, но были случаи, когда русские отпускали пленных по просьбе шведского короля. В октябре 1713 года Карл XII обратился с просьбой об отпуске зятя его генерал-адъютанта поручика Ганса Фридриха Цабелтица. Поручик был пленен под Полтавой и содержался в Вологде. Высочайшим повелением была дана резолюция: «Отпустить без размена». Ранее по просьбе шведской королевы (бабушки) был отпущен из России жених одной из ее придворных дам ротмистр Розенган.

Была одна группа пленных каролинов, которая получила возможность уехать домой до окончания войны. Это — жители прибалтийских провинций. Удачные военные операции русских войск в данном регионе в 1710—1711 годах закончились присоединением новых территорий. Петр начал отпускать местных уроженцев из плена, особенно если они обещали подумать над предложением о поступлении на военную или гражданскую службу к новому правителю. Так поступили упомянутый А.С. Пушкиным в поэме «Полтава» генерал В.А. Шлиппенбах и полковник барон Нирот. Впоследствии они много сделали для того, чтобы вызволить из плена и пристроить на новую службу своих соотечественников лифляндцев и эстляндцев.

На этом фоне неоднозначные чувства вызывает жесткая позиция шведских властей, в первую очередь самого Карла XII. Ни хлопоты, ни слезные прошения и увещевания родственников не смогли поколебать его непреклонности — ни в коем случае не отпускать русских генералов. Вместе с тем со временем он все же несколько «смягчился» и разрешал приезд «в гости» в Швецию родственников пленных и близких друзей.

Много усилий к освобождению брата приложили известные дипломаты и политики петровского времени князья Долгорукие. Под их давлением царь согласился выделить из казны довольно крупную сумму для выкупа из плена Якова Федоровича. Весной 1708 года через иностранных купцов и русских посланников в Берлине и Гааге в Амстердам было переведено 10000 ефимков. Но эта сумма оказалась меньше необходимой, и Долгоруким пришлось самим искать деньги, которые, вероятнее всего, предназначались для некоего высокопоставленного лица в качестве благодарности за услуги определенного рода. Но задержки и возможная огласка напугали его, он пошел на попятную, и обмен не произошел.

Но пожалуй, самыми трагическими были попытки освобождения царевича Александра Имеретинского. Положение царевича Александра было особым. Шведы выделяли его как представителя одной их царствующих династий. Королевские советники по заступничеству вдовствующей королевы и принцессы Ульрики-Элеоноры часто соглашались на удовлетворение его просьб. Например, ему разрешили совершать прогулки в королевском саду, дали согласие на приезд родственников, священника и слуг, удовлетворили просьбу о предоставлении учителя французского языка и преподавателя фортификации. Он получал книги из дома и работал над изготовлением грузинского шрифта. Ходили слухи о том, что он был запросто вхож в королевский дворец и бывал на приемах.

Его отец, царь Арчил II, без устали писал письма во все инстанции: к русскому царю и шведскому королю, королеве-бабушке и принцессе, министрам и царедворцам, — с одной просьбой: освободить его единственного оставшегося в живых сына. Но судьба была жестока к нему и к царевичу: все запланированные обмены срывались. Последний по времени вариант обмена, согласованный к концу 1710 года, казалось, был самым надежным. Шведские и русские власти приняли решение о размене царевича Александра и князя Трубецкого на графа Пипера, а Головина и несколько офицеров на фельдмаршала графа Реншельда. В конце осени 1710 года царевича и прочих генералов отправили ближе к границе в сторону Або вдоль побережья Ботнического залива, где и должен был произойти обмен.