Читать книгу "Рассекающий поле - Владимир Козлов"

6

– …Меня лет в четырнадцать девственности лишала девочка Лида. Накануне, перед тем как я ее трахнул, она давала моему приятелю, ты его не знаешь. Я об этом знал, и она знала, что я знал. Ну так вот, она поскакала на мне немножко в парке, я быстро кончил, и она деликатно сказала, что ей было хорошо – кино, мать ее! А потом объясняет мне про моего приятеля такую тонкую вещь. Она, видимо, хотела как-то мне сделать приятное – и говорит: а дружок-то твой занимался со мной любовью не по-настоящему – мол, не то, что мы с тобой. Я спрашиваю: в смысле? Она рассказывает, что мой кореш типа свой хер ей вроде как не до конца вставлял. Она даже так выразилась, я запомнил на всю жизнь: «он занимался со мной любовью вполпалки». «Вполпалки», ты понял? Мне так смешно стало, что я даже забыл про это ее «заниматься любовью» – какая вообще-то там, нахер, любовь! Но тут же еще круче. Она мне как бы втирает, что вполпалки – это не то; это, если по большому счету, считай что и не трахался совсем. То есть мой товарищ инструмент в нее засовывал, а она философствует – и выходит так, что вроде это и не считается. Вот палка – да, это тема, а полпалки – это, мол, что, и обсуждать нечего. Я не знаю, может, это чисто женское, но я эту Лидочку всю жизнь вспоминаю с ее полпалками. Вот где великая сила самообмана! Ты трешься в гаражах, офисах, магазинах, на каких-то фуршетах, акциях и понимаешь, в каком дерьме засел. Потому что всем друг на друга насрать в общем и в частности. В зависимости от обстоятельств любой любого может поиметь. Все настолько профессиональны, что даже друг на друга не обижаются. Но ты, однако, осознаешь всю степень низости. Ты осторожно, сука, хочешь другого. Ты ждешь человеческих отношений. Типа с тобой могут быть только настоящие отношения. И вот они случаются. Ты однажды говоришь с незнакомой женщиной – и понимаешь, что аж растерян, потрясен. И тут же вылезает вот этот червь сомнения. Ты думаешь: вот она отходит от тебя к следующему гостю этого вечера – и возможно, сейчас говорит ему, что у нее с тобой только что было вполпалки, то есть – можно не считать. Как это на самом деле легко – так сказать! Жизнь на любом ее этапе можно запросто отбросить. Да, я трахнул ее пятьсот раз, она испытала восемьсот оргазмов, проскочила пара детей, но ты знаешь, я всегда хотел большего. Я настоящей палки хотел, а не вот эти полпалки. И такому человеку – и себе тоже – можно сказать только одно: как ты не поймешь, что тебя уже трахнули! Какие полпалки? Живи свою жизнь – или не живи, но не надо делать вид, что ее не было! Что вокруг одни мудаки, которые засовывают в тебя по полчлена! Хера ты ко мне вообще пришла, если вчера с моим товарищем трахалась?! И ты понимаешь, что регулярно оказываешься в его шкуре, и дело не в том, что он там что-то сделал не так, я уверен. Я все делаю, как могу, изо всех сил – и все равно чувствую себя в его шкуре. Почему?.. Я так думаю, потому, что они разучились отдаваться. Не, потрахаться – это без проблем. Но как оскорбительно они трахаются! Как они грубы и бесчувственны! Даже у самой нежной чуть большего не выпросишь. У меня одна, помню, на второй месяц говорит: «Я отдала тебе все!» Я на нее смотрю и тихо шалею, думаю: подруга, да мы только начали, весь хардкор впереди. А она: «Я отдала тебе все!» – и так ей фраза нравится. А я и смекаю, что отдала, видимо, все, что могла, все, что может себе позволить отдать другому человеку, – а это, братик, довольно немного. Это, как говаривала моя прошмандовка Лида, полпалочки и есть. В разговорах, в отношениях, в сексе – везде это неполное проникновение. И ты уже сомневаешься, а можно ли по-другому. И потом сдохнуть готов, готов быть, как пес, – злобным, матюгаться, но только чтобы по-другому. Это про меня история, дружище. Я обожаю свою Надю, она меня вот только и спасла от этого непрекращающегося унижения. Я весь мир угондошу за нее, и она за меня… А чего ты молчишь и молчишь, ничего о себе не рассказываешь? Приехал – и сидишь, как чужой.

– Ты охренел, Саша. Куда тут слово вставить?

Сева очень редко заставал Сашу в таком состоянии, когда вся его подавляющая жизненная энергия устремлялась не по морде, а в суждения о человеке. Было даже непонятно, откуда в этом неинтеллигентном человеке такие тонкие и точные представления о подлинности. Где учат такому материалу? Саше, чей папа был капитаном рыболовецкого судна в Волгодонском порту, – было дано.

Они выпили.

– Рад я тебя видеть, братик. Охренительно, что ты приехал.

– И я тебя очень рад… да…

– Что там за люди вокруг?

– Меня сначала подселили к аспиранту, причем уже работающему где-то. Сам парень такой солидный, с портфелем, комната у него – как квартира: все чисто, коврик на полу, занавесочки. Я – знакомиться, а он уже на такой стадии, когда познакомиться – это запросто, а говорить ему с тобой не о чем. Я через некоторое время понимаю, что даже соседи по секции не знают, как его зовут, – а он там живет пять лет. И он знать никого не хочет и меня знать, в общем, тоже не хочет. Не, не грубит, все очень вежливо, но чувствуешь, что там не то что интереса нет к тому, что ты за человек, о чем, скажем, задумался осенним вечером, а ты вообще для него не существуешь. Мы с ним только иногда хозяйственные вопросы обсуждали. Например, когда мы с тобой же тогда пьяные съели его кабачки. А еще он постоянно что-то писал. У него в такой твердой папочке с зажимом сверху были заложены белые листы, и он туда писал остро отточенным карандашом. Чего писал, спрашивать бесполезно. Однажды он ушел, оставил эту папку открытой на столе. Я подошел и прочитал абзац. Там, Саша, была – как это? – авторская классификация «сучек», баб то есть. Одни, мол, мокрощелые сучки, которые хотят унижений – и мужчина обязан им это дать, другие что-то там… И вот такого деловитого говна – без числа. И я понял, какой ад у него в башке. И учился он, видимо, затем, чтобы этот ад пестовать, классифицировать, украшать и прорабатывать. Умный человек, он ежедневно занимается выращиванием своей злобы, сидит и подбирает слова ненависти – и ко мне в том числе, и к любому. Я его после не беспокоил совсем. Но меня перевели на самый верхний этаж, куда обычно селили новичков и людей запущенных. Меня подселили к новичкам. Они уже что-то обо мне слыхали и были как-то насторожены. Один мне так и говорил, когда я появился на пороге: «А-а, я хочу нормально жить! Нормально учиться!» Ну, думаю, хорошее начало… Выпьем.

Выпили, стукнувшись без тоста. Сева погрузился на минуту в рисовую кашу.

– На самом деле, конечно, много лиц было за эти два года. Первый год прошел в эйфории. Я дорвался – появился свой угол, девиц вокруг – каких угодно, хватило бы здоровья. Компания такая интересная в общаге сложилась. Все друг другу нравятся, всем нравится иметь новых друзей. Праздники – вместе, разговоры, танцы в темноте, интрижки, страсти… Накрыла меня на этой волне любовная история – чуть не женился. Ей-богу, если бы она захотела, я бы уже на второй курс женатым человеком пришел. Но она оказалась благоразумна – и как только в наших объятиях выдалась пауза, она, видимо, оценила меня трезво, с калькулятором и семейным советом, и сказала, что наша встреча была ошибкой. Ты знаешь, я не убивался, но я был, мать твою и мою, глубоко ранен – как в книжках. Мне стало казаться, что я вообще чего-то в отношениях не понимаю. Не в том смысле, что встречаются глупые женщины. Просто это расставание – оно как бы вообще не вытекало из наших отношений. Это была какая-то глупая договоренность двух на самом деле любящих людей. Мне так казалось…