Читать книгу "Матильда - Татьяна Богатырева"

Она не стала рассказывать Николаю ни о визите Андрея, ни о последующем за ним мрачном явлении Власова. В первом она не видела смысла, во втором – видела опасность, она и так понимала, что время беспечной простой радости обладания друг другом все больше и больше остается позади. Как понимала и то, что Государь умирает – из Москвы для консультации был вызван знаменитый профессор Захарьин. Никто точно не знал, чем именно и насколько серьезно был болен Государь, даже сам Николай ни от кого не мог добиться правды. Он тяжело переживал болезнь отца. Глядя на него, Матильда эгоистично думала и о том, как скоро придется решить Николаю вопрос со своею свадьбой, и сколько, и как он будет тянуть с решением этого вопроса. Слова Власова тоже не шли у нее из головы, как бы ужасно они ни звучали, вкупе со всей устроенной им той ночью демонстрацией, они были не лишены правды.

Принцесса Алиса все еще отказывалась принять православную веру, и ссылаясь на это условие, отказывалась давать согласие на брак. Матильда точно знала – не только непосредственно от Николая – что и сам Государь был скорее против этой партии, чем за, но переговоры велись, время шло, а другой невесты у Николая не было…

На ужин по случаю помолвки Андрей не явился. Они не виделись с того самого дня посещения архива, и извиниться за свое поведение у Матильды не было возможности. Само торжество тоже было невеселым – черным зимним утром они вчетвером – Николай, Юля с Зедделером и сама Матильда сидели на полу в спальне Юли и пили шампанское.

Снова предстоял очередной отъезд Николая, очередная помолвка: на этот раз в Кобург, где герцог Эрнест Генесской намеревался обменяться узами брака с – господи-боже-мой – принцессой Викторией-Мелитой-Саксен-Кобург-Гоской! Николай, говоря о предстоящей поездке, пытался подшутить над столь замысловатым и весомым титулом, но Матильда осталась безучастна и не поддержала его инициативу. Она думала о том, как в Кобурге соберутся все эти Великие Князья, их родственники, невесты и жены, Королева Виктория со своими многочисленными внучками (в том числе и с Алисой Генесской, Гессен-Дармштатской!), Император Вильгельм Второй и бог еще знает кто…

– Аликс отвечает мне отказом и менять свою точку зрения не намерена, – тихо сказал Николай.

Матильда почувствовала, что у нее нет сил. Нет сил отвечать, нет сил идти спать, и на сам сон – а это между прочим, тоже усилие – тоже совершенно нет сил. «Береги его, – велел ей Государь. – Люби его так же, как любишь себя».

– Ладно, – кивнула Матильда самой себе, – конечно, я буду и через силу улыбнулась.

– Давай оставим Юлю и Зедделера в покое и уберемся из спальни. Бог с ними, с гостями: пойдем спать, просто пойдем спать Ники, хорошо?

О помолвке Николая она узнала во время репетиции, стоя у станка. Они готовили «Пробуждение Флоры» под неизменным руководством Мариуса Петипа, парадный спектакль должен был состояться в Петергофском дворцовом театре ровно в середине лета. По такому случаю были запланированы баснословные траты, Петергофский дворцовый театр планировалось совершенно заново отремонтировать и полностью обновить, и даже провести в него чудо человеческой мысли – настоящее электрическое освещение.

Директор театра, Иван Карлович, вбежал в зал, репетиция была приостановлена, и артистки, пораженные неожиданно радостной новостью, наперебой обсуждали услышанное. Николай в очередной раз сделал предложение Алисе во время их встречи в Кобурге. Согласие Государя было получено накануне отъезда, а сама Алиса не давала согласие три дня, и лишь на четвертый день, по всем законам классической сказки, коей представляется народу жизнедеятельность царских особ, дала, наконец согласие, под давлением всех членов своей семьи.

Всех этих подробностей в тот момент Матильда не услышала – глупое тело отказалось ей служить, и она упала в обморок.

– Маля, послушай. Маля! Это очень важно, Маля. Найдутся те, кто будет радоваться, так сильно радоваться твоему горю. Найдутся и те, кто будет тебя жалеть. Я знаю – первых ты не боишься, вторых – презираешь, как презираешь любую слабость и жалость. Послушай меня, Малечка, родная – для встречи с первыми тебе надо быть очень-очень сильной, тебе надо приготовиться…

Юля сидела у изголовья постели Матильды и гладила ее по голове. Матильда не реагировала, она старалась – честно – вслушаться в голос сестры, но не различала слов, а слышала лишь интонации, нежные, ласковые, полные неподдельного тепла и заботы.

– Скажись больной. Уедем на дачу, Маля. Уедем к родным, в Красицы.

Матильда едва заметно покачала головой – даже этот нехитрый жест дался ей с большим усилием.

– А куда хочешь уехать? Тогда дачу просто снимем. Да хоть тот жуткий дом. Я возьму у Юзи ружье и буду каждую ночь охранять твой сон от лесных монстров и призраков. Возьмем Алю, прикажу ему стоять за дверями нашей спальни всю ночь напролет, скажу ему, если не будет стоять, никогда на мне не женится.

Матильда снова покачала головой и попыталась улыбнуться. Губы не слушались. Она как будто оглохла, онемела и отупела одновременно, тело ее парализовало, а разум замер, кажется, раз и навсегда. Такую длинную мысль она не сможет обличить в слова, чтобы озвучить Юле. Хотелось плакать, но заплакать она не могла – тоже.

Юля забралась на постель Матильды и вытянулась рядом, висок к виску. Они молчали. Медленно и неотвратимо шло время. Матильда с усилием повернула голову и оторвала взгляд от потолка – казалось, сестра заснула, но она продолжала смотреть на Матильду, прижимаясь щекой к жесткому ворсу покрывала.

– Если бы это была книга, она бы закончилась, – хрипло выговорила Матильда, – а она не кончается никак. Понимаешь? А все идет дальше, и идет… А у меня никогда не будет больше радости, и будет долгая-долгая жизнь, а в ней много-много горя. А потом еще горя и так долго-долго, до самого конца… Так, это… Это нечестно чтобы вот так, понимаешь?

Мысль, осенившая Матильду и повлекшая за собой этот необъяснимый паралич, была совершенно простая и оттого в своей этой незамысловатой житейской простоте совершенно дикая: это происходит не с кем-то, а лично с ней. Это ее жизнь, она будет принадлежать ей и завтра, и послезавтра, и другой какой-то жизни у Матильды никогда не будет.

Все, что казалось ей примерно понятным и относительно выносимым на словах – оказалось совершенно невыносимым в действительности.

Она понимала, что рано или поздно ей придется расстаться с Николаем. Но расстаться с ним в действительности и дальше продолжать жить – это оказалось просто выше ее умопонимания.

Это что же все разбить в самом начале жизни и жить дальше такой разбитой еще много-много лет – это как? Это было неправильно, совершенно Матильде неподконтрольно (и эта мысль так же глубоко ее шокировала) и несправедливо.

Ей казалось, что тяжелые и неповоротливые, дикие и неразрешимые в ее голове мысли и идеи причинают ей физическую боль. Тело и рассудок действовали отныне несинхронно, словно все ее естествно представляло собою совершенно расстроенный музыкальный инструмент – мысли отказывались складываться в логические цепочки, а слова – озвучиваться и произноситься, как будто она забыла, как пользоваться речью.