Читать книгу "Художник Оскар Рабин. Запечатленная судьба - Алек Эпштейн"

Во Франции Оскар Рабин и члены его семьи получили документы, позволившие им легально оставаться в стране (в 1985 году они получили и французское гражданство). Но после шести лет ожидания, во время которых они сменили две квартиры, получили от парижской мэрии мастерскую в доме, находящемся прямо возле Центра им. Помпиду, где выдающийся художник живет и работает до сих пор, поиск «своего» места был отнюдь не простым. Существовавшие и отчасти существующие сейчас проблемы можно условно разделить на четыре группы.

Фрагмент картины О.Я. Рабина «Вербное воскресенье» на обложке книги А.Д. Глезера «Ностальгия» (Франция: Третья волна, 1977). Название книги дано по включенному в нее стихотворению (стр. 64), посвященному Оскару Рабину

Репродукция картины О.Я. Рабина «Натюрморт с рыбой и газетой “Правда”» на обложке книги А.Д. Глезера «Человек с двойным дном» (Москва: Московский рабочий – Третья волна, 1994). Оскару Рабину посвящены многие страницы из книги воспоминаний А.Д. Глезера

Во-первых, Оскар Рабин лишился лидерского статуса в российском нонконформистском искусстве. Его слова с жадностью ловят иностранные журналисты, и создается иллюзорное впечатление, что едва ли не весь мир сопереживает судьбе «бульдозерной выставки» и отсутствию творческой свободы в московском изобразительном искусстве.

Вынужденная эмиграция разрушила закрепившееся положение интеллектуального лидера, каким стал Рабин за двадцать лет активного участия сначала в лианозовском кружке, а затем в развитии «другого искусства».

Проблемы культурной интеграции лишь отчасти являются следствием языковой компетентности. Дело не только в том, что В.Е. Кропивницкая, которая изучала французский язык в домашних условиях, и О.Я. Рабин, три года посещавший языковые курсы, так и не смогли свободно овладеть языком новой для них страны. Главное в том, что культурные процессы во Франции двигались по совершенно иным, незнакомым для супругов векторам, в которые им так и не удалось вписаться. «Я хотел стать французом, чтобы почувствовать под собой твердую почву. Иначе мне было очень трудно писать картины, находясь как бы в подвешенном состоянии, обдумывать мои сюжеты. Оказавшись французом, думал я, лучше пойму эту страну. Однако до сих пор у меня настроения русские, да и темы процентов на 80 русские. Я не француз по своей живописной культуре, – объяснял Оскар Рабин Юрию Коваленко, прожив в Париже тридцать лет. – Круг французских знакомых – это те, кто интересуется нашими картинами. Парижане живут сами по себе, а мы жили сами по себе»192. Как ни удивительно это звучит, но за тридцать лет жизни рядом с Центром современного искусства им. Жоржа Помпиду, Оскар Рабин ни разу не выставлял здесь свои картины – лишь однажды версия «Паспорта» демонстрировалась на одной из групповых экспозиций. Выставок О.Я. Рабина не было и в других государственных музеях Франции, и ни в одном из них не продаются альбомы с репродукциями его работ. Выставки организовывались во многих странах, но проходили исключительно в частных галереях.

Афиша персональной выставки Оскара Рабина, прошедшей в Вене (Австрия) в мае—июне 1983 г.

Афиша выставки Оскара Рабина и Валентины Кропивницкой, прошедшей в Осло (Норвегия) в сентябре—октябре 1982 г.

Вероятно, такое положение художника было обусловлено политическими причинами, о чем после двух лет в эмиграции А.Д. Глезер писал Рабину, тогда еще жившему в Москве: «…боятся СССР до такой степени, что даже вашу выставку ни в каком государственном музее организовать невозможно. Как честно признался директор стокгольмского музея Модерн-арт: “Если мы сделаем такую выставку, это вызовет недовольство в советском посольстве”»193. Однако проблема была вызвана не только политикой. В заметках, озаглавленных «Русские художники на Западе», Алек Рапопорт (1933—1997) констатировал: «Мне лично не известны ни удачно сложившиеся на Западе биографии, ни счастливо расцветшие таланты». Очевидно, что эти строки выражали субъективное ощущение А.В. Рапопорта: в Ленинграде он был активным членом «Товарищества экспериментальных выставок» и группы живописцев «Алеф», но после отъезда из Советского Союза в октябре 1976 года (с 1977 года он жил в Сан-Франциско) замкнулся в мире своего творчества и чувствовал себя совершенно чужим в условиях подавляющего господства концептуалистского искусства, о чем он писал с горечью и сарказмом194. К О.Я. Рабину А.В. Рапопорт относился негативно, по каким-то причинам обвиняя его в том, что западные искусствоведы и галеристы, занимавшиеся современным русским искусством, выдвигали на передний план москвичей, обращая незаслуженно мало внимания на ленинградцев195. Однако ни для Нортона Доджа, кому Алек Рапопорт жаловался в открытом письме на «американских искусствоведов» в связи с подобной несправедливостью, ни для редакции американской газеты «Новое русское слово», где письмо было напечатано, Оскар Рабин не был ментором, решающим, что покупать, что выставлять, кого считать достойным большего внимания, а кого – меньшего. Но в словах А.В. Рапопорта, согласно которым Оскар Рабин, названный им «вождем московского авангарда 1950—1970-х годов», «не нашел на Западе зрителя»196, есть немалая доля правды. Стоически сохраняя верность своему художественному языку, своей эстетике и поэтике, О.Я. Рабин превратился из лидера русского нонконформистского искусства в живописца-эмигранта, находящегося на периферии литературно-художественной жизни страны. Не ошибусь, назвав Оскара Рабина великим художником, но, к сожалению, музейно-художественный истеблишмент Франции не признал его своим, несмотря на то что О.Я. Рабин, как мне думается, продолжает развивать традиции городской пейзажной живописи Мориса Утрилло, одного из самых лиричных французских художников первой половины ХХ века.