Читать книгу "Вокруг света за 100 дней и 100 рублей - Дмитрий Иуанов"

— Не-а, зато Томск мне про себя куда больше поведал.

— Это хорошо. У нас здорово обучаться, отдыхать и мероприятия устраивать, но за большими карьерными перспективами все уезжают, хотя бы в тот же Новосибирск, — вздохнула Диана и повела меня по Аптекарскому переулку.

— А ты здесь почему работаешь?

— Потому что мне нравится мой город! Я здесь чего только не делала — и почтальоном была, и флористом, да много кем.

— Раньше я не стал бы общаться с таким человеком. Это какая-то тотальная неопределенность, и мне было бы не по нраву идти с тобой, чтобы ты на меня как-то плохо не повлияла.

— Дурак ты, Дима! Все через свои стереотипы рассматриваешь. Человек-то может быть хорошим, а ты штамп ставишь.

— Но сейчас я как-то тебя до сих пор терплю! Ты же окстилась с тех пор и начала работать на любимой работе?

— По секрету скажу, я теперь не только на любимой работе работаю, но и волонтерством занимаюсь!

— Это как?

— Я преподаю живопись у не очень обычных людей. Они — эм, как бы правильно выразиться — немного больны. Понимаешь, когда мне было шестнадцать, я оказалась на улице. Мне очень хотелось, чтобы кто-то помог, но никто этого не делал. И тогда я подумала, почему люди не помогают друг другу просто так, почему помощь является чем-то страшным, а не нормой. Тот момент был поворотным. Я выкарабкалась и захотела жить в мире, где каждый помогает другому — и это нормально. С тех пор идея благотворительности стала фундаментом всей моей жизни. Сейчас я преподаю в детском доме детям-сиротам, а еще людям-инвалидам с синдромом Дауна. Они тоже люди, и я хочу помочь им.

— Ты чувствуешь себя наравне с ними?

— Написанные диагнозы слабоумия делают из взрослых детей, хотя им от 18 до 40 лет. И, знаешь, мне их общество зачастую приятнее, чем других людей. В них есть понимание жизни, они полностью осознают, как к ним обращается общество, и они добры к нему, понимая свои особенности. Они относятся к миру так, как бы хотели, чтобы мир относился к ним. В них есть тот момент, который я очень ценю во всем живом — они не высокомерны, у них нет оценочного восприятия. Вот ты меряешь реальность через призму из своей башки. И в тот момент, когда ты даешь оценку «достойно, прекрасно, отвратительно», правда от тебя ускользает. А они воспринимают окружение прозрачно, не оперируя понятием престижности. Поэтому их мир чище и больше похож на настоящий.

Слово за слово — мы оказались у входа в двухэтажный дом с винтовой лестницей, под которым, по словам Дианы, располагалось бомбоубежище. В кои веки в этой книге могло бы запахнуть романтикой — но код к домофону был подобран подозрительно быстро. С балкона второго этажа открывался обширный вид на Томск: из-за малоэтажной застройки казалось, что мы стоим на вершине этой вселенной. С осторожностью я ступил на паркет в коридоре — скрип поднялся такой, будто в плохом оркестре разом вступили струнные. На противоположной стороне прохода находился большой рубильник, будто созданный для того, чтобы кто-то его хорошенько вырубил. Я в свою очередь ждать себя не заставил, пулей метнулся на ту сторону и спустил крючок. Вокруг сразу выключился свет, и Диана сообщила, что в соседних зданиях тоже. Тогда я как ни в чем не бывало поднял его и вернулся созерцать Томск с балкона. Диана мне сразу предъявила:

— Так нельзя! Я даже пикнуть не успела! Такой ты шустрый, быстро все делаешь, даже не думая. Дим, надо соображать головой: рычаг не предназначался для того, чтобы ты за него дергал.

— А ну, стой! Быстро! Вован, в ментовку звони! — В коридор выбежал большой обормот в шортах, тапочках и только что натянутой куртке и начал орать на меня. — У нас телевизор погорел из-за тебя! Хана тебе, пацан!

— Рудольфыч, я дверь держать буду, а ты их хватай! Сейчас сдадим.

Обстановка была непредвиденна. Я как ни в чем не бывало ответил мужчине:

— Вы кому это все говорите?

— Тебе, идиот! Ты зачем нам все портишь? Ух, получишь сейчас! — Мужик подошел ко мне, и, разъяренный, взял за ворот. Я сразу отдернул его руку.

— Мужчины, умерьте пыл! Мы с этой прекрасной дамой стояли на балконе и созерцали город. Ваш телевизор нам не сдался, ровно как и свет. А тридцатью секундами ранее какой-то кавалер стремительно выходил из подъезда — возможно, вы его ищете?

— Врешь, гад! Это ты сжег здесь все к чертовой бабушке!

— Господа, повторюсь, мы с мадемуазелью совершаем романтический вечер и рассматриваем город. Если вы взаправду хотите поймать безобразника, советую спуститься вниз и попытаться догнать его.

— Рудольфыч, не они это! Давай дуй сюда, сейчас поймаем холопа! — сообщил своему другу Вован с первого этажа. Мужики выбежали из подъезда и пустились вниз по улице. Диана проследила их путь с балкона и сказала мне:

— Нахал! Нельзя так беспардонно врать!

— Конечно, нельзя! Но если ты решил самосохраниться, то правду можно отложить на попозже. А сейчас пойдем отсюда.

Мы добрели до пошатывающихся на ветру изб на пересечении Шишкова и Плеханова. С одной стороны за нами наблюдал деревянный храм, а с другой — вороны, летавшие над трактором. Вокруг стояло домов десять, и каждый был покошен на свой лад. После мы забрались на крышу на проспекте Ленина и сели у высокого флагштока, который было видать с любого конца улицы.

— Дим, исходя из наших разговоров я поняла, что ты, ну, крайне много думаешь. Ты — совсем не творческий человек, ибо в творчестве мало разума, в нем нет продуманности, это импровизация двоих — того, кто завоевывает и кого завоевывают. Ты не способен на такое, а я последний раз занималась созидательным творчеством, наверное, в постели. Творчество, как и секс, — это поток, в который я погружаюсь.

— Полностью согласен. Первое творчество, которое человек совершил много-много лет назад, — и был половой акт.

— Мне нравится творчество, потому что это полная свобода.

— А я скажу так: творчество существует только потому, что полной свободы не существует и есть ограничения. Когда имеется срок, можно добиться результата. Только учитывая ограничения, получится что-то создать. Картину невозможно написать без холста — это условие. Книгу невозможно записать мыслями в голове — понадобится ручка или клавиатура.

— Ладно, согласна. Творчеством занимаются люди, обнаружившие свою надломленность. Человек, который все про всех знает, в творчестве не нуждается. Творчество — это ключ, которым открывается мир. Шествие по пути — это тоже акт творчества.

— Творчество — это импульс, а у импульса по его природе есть ограничения. Когда ты говоришь: «я тебя люблю», хочется сделать импульс в ответ. Когда я пишу текст людям, то говорю им: я вас люблю.

— Да.

— Да.

Мы сидели на краю и болтали ногами над проносящимся мимо нас городом. Вверху развивались мечты, а над ними развевался флаг Российской Федерации — это могло бы быть прекрасно и тепло, пока Диана не сказала: