Читать книгу "Мои пригорки, ручейки. Воспоминания актрисы - Валентина Талызина"

Таня с Илюшей как-то внезапно, совершенно неожиданно уехали в Америку. Зачем они отправились за океан, я не знаю. Может быть, они уехали по еврейской линии, хотя мне эти детали их биографии неизвестны.

И Таня там вначале работала на радио «Свобода», что-то читала, Илюша стал играть в кафе. Когда я в первый раз приехала в Америку, конечно, мне захотелось разыскать мою подругу. Но к сожалению, это оказалось невозможно. Больше нам не суждено было встретиться.

С Таней случилась беда. Она вдруг стала пить. Я узнала об этом, когда она уже умерла. Конечно, это известие меня потрясло. Красивая, ухоженная, излучающая успех женщина сорвалась в пропасть. Не могу отделаться от мысли, что если бы они с Илюшей не уехали в Америку, всё было бы иначе. Не каждый человек может начать жизнь с чистого листа в чужой стране. Одно деревце пересадишь – и вот уже оно пускает крепкие корни на новом месте. А другое не приживается. Начинает болеть, хиреть и умирает. Таким трепетным деревцем оказалась Таня.

Мне рассказали, что она стала пивным алкоголиком. У неё случались запои, и в эти периоды она пила беспробудно. Когда Таня впервые допилась до больницы, врачи её предупредили: «Вам категорически нельзя этого делать, потому что вы на грани. Если будете продолжать пить пиво, то вы умрёте». Она продержалась месяцев шесть и всё-таки сорвалась. Всё началось сначала. Таня умерла от алкоголизма. Ей было около шестидесяти двух лет.

Её дочка Катя осталась здесь, не поехала с родителями в Америку. Перед отъездом они продали свою квартиру и на все вырученные деньги купили Кате дом в Подмосковье. Она вышла замуж.

Из-за непрерывного и изматывающего токсикоза я страшно похудела. Но, как у большинства беременных, мне порой нестерпимо хотелось чего-то особенного. Моя дорога от Малой Грузинской, где мы в то время жили, в Театр имени Моссовета пролегала мимо рынка. И у меня начинали трястись руки от запаха помидоров. Я подходила к прилавку, покупала помидоры и начинала их есть тут же, забыв стыд и не думая о том, как я выгляжу, не сходя с места, и сок тёк по локтям. Тогда я подумала: какая девочка, должен быть мальчик!

Ксюша

Когда я была беременной, я уехала к маме. Мама жила на 1-й улице Строителей. Я уезжала к маме, потому что вынести Лёнины «гастроли» было нельзя. Он напивался и падал. Это был ужас, бессонные ночи. Он приезжал, выпивши, становился на колени и прикладывал голову к моему животу. Так он стоял, прислушиваясь, а потом уезжал в свою жизнь, которая у него била ключом.

До родов одна профессорша, у которой я была на консультации, прикладывала ухо к моему животу и говорила: «Слышу ровное мужское дыхание».

Когда что-то хлюпнуло и вытащили Ксюшу, от меня все отстали. Я, естественно, в полуобморочном состоянии подумала: слава богу, они получили что хотели и оставили меня в покое. И вдруг через минуту-две кто-то сказала: «Девочка!» А потом ещё через несколько минут я услышала: «Хорошенькая!»

Есть такая послеродовая болезнь – мастит. Я лежала с этой болью, ко мне наклонилась сестра и говорит: «А вы же в „Зигзаге удачи” играли!», и как начала хохотать. Я страдала от боли и думала: когда же ты перестанешь смеяться?

Из роддома Лёня меня не встречал, не знаю, где он был. Встречали две поклонницы – Тамара и Лена, а ещё Жарко, югослав, близкий друг моего приятеля, красавец-мужчина. Я приехала домой, развернула девочку, и Лёнька сказал: «Она похожа на обезьянку!» А девочка с первых дней была потрясающей красоткой. Я любовалась ею и удивлялась, что родила такое чудо.

После родов я вернулась на Малую Грузинскую. У меня было своё молоко, я кормила, взвешивала. Всё делала по науке.

Отцом Лёнька был так себе. Никакой особой любви не чувствовалось. Он, что называется, терпел. Когда я всю ночь не спала, а хотелось хотя бы на два часа отключиться, подкатывала Ксюшу в коляске туда, где спал мой непутёвый муж, а сама быстро проваливалась в сон – отрубалась. Девочка потом начинала кричать, в семь утра. Лёнька ворчал: «Что ты мне эту дурочку подложила!» Он был с юмором.

Во время купания Лёнька всё время приходил и уходил, чтобы выпить, а я держала ребёнка. Я была такой наивной, что не понимала, почему он уходит куда-то. В конце концов его развозило окончательно. Когда я поняла, зачем он отлучается, не выдержала: «Сейчас я тебя убью!» Он ведь мог уронить Ксюшу.

Мама у меня уже болела. Я никого не просила мне помогать – ни свекровь, ни маму, ни Лёньку – и полтора месяца шуровала одна. Всё делала сама. Как-то я вспомнила, что давно не была в душе. Забыла, замоталась.

Ксюша уже сидела

У Лёньки, по-моему, случился очередной роман на стороне. Ну, опять же художники, там каждый день были какие-то праздники и застолья. На очередных каких-то посиделках я вошла и увидела, как мой муж разговаривал с какой-то женщиной. Мне было не до этого абсолютно, но я моментально поняла, что у них отношения. Женская интуиция безошибочна. И я не ошиблась.

Она была восточного типа, звали её, кажется, Заремба. Она однажды позвонила, вроде как знакомая, поздравила меня с девочкой и спросила: «А дали имя?» Я говорю: «Нет. Мы хотим дать имя Заремба». Она ответила: «Ну что ж, это очень удачное имя».

Лёнька крутил роман, а у меня не оставалось времени доехать до загса, пять остановок троллейбуса, чтобы зарегистрировать девочку. И дочь лежала полтора месяца без имени. Это было настолько беспросветно, и я не думала, что когда-то у меня это время появится.

И вот пришёл мой друг Фёдор Чеханков и спросил: «А как назвали-то?» – «Да вот никак…» Мы уже с мужем не разговаривали. Этот его роман стал последней каплей. Мне было всё равно, что с ним. Только думала о том, как самой всё это выдержать.

Фёдор был потрясён до глубины души: «Ребята, это издевательство над человеком. Давайте сейчас сядем и выберем имя». Я тупо сказала: «Давайте сядем и выберем». – «Вот прекрасное имя – Настя…» А мою маму звали Настя. И Лёнька мрачно сказал: «Мне одной Насти хватает». Чеханков предлагает: «Ну, хорошо, не надо. Давайте выберем имя Вера!» – «Да нет, как-то не то». – «Хорошо, давайте – Катя!»

Мне уже было всё равно, и я сказала: «Ну, давайте Катя». Потом Федю осеняет: «Слушайте, есть потрясающее имя – Ксюша». В то время это было редкое имя. И я сказала: «Решили: Ксения!» И Лёнька согласился: «Пусть будет Ксения!» Федя забрал Лёньку, они поехали и зарегистрировали Ксюшу.