Читать книгу "О. Генри - Андрей Танасейчук"

Существует фотография (сделана она в самом начале 1890-х годов), на ней запечатлен операционный зал банка в Остине: монументального вида из полированного темного дерева зарешеченная стойка, за которой отчетливо виден усатый темноволосый мужчина в сюртуке и белоснежной манишке. Это и есть кассир Первого Национального банка Уильям Сидни Портер. За этой стойкой он провел три с лишним года — до начала декабря 1894-го.

Это были не лучшие годы в жизни нашего героя. Ну посудите сами: фатальная болезнь жены и необходимость в дорогостоящем лечении при отсутствии средств, чтобы его обеспечить, нелюбимая работа и невозможность заниматься творчеством — делом, к которому он уже почувствовал вкус, хотя те юмористические сценки, зарисовки и очерки, что время от времени он публиковал в газетах, еще трудно назвать литературой. Оптимизма не добавляла и ситуация в банке. Довольно скоро Портер узнал и понял, почему уволился его предшественник: тот не смог выдержать слишком вольного обращения со средствами, за которые нес ответственность. Дело в том, что Первый Национальный банк работал, что называется, по старинке: его владельцы нередко пользовались средствами как собственным карманом, одалживали деньги знакомым без поручительства — «на слово», легко брали деньги на личные нужды, нередко — даже не ставя в известность кассира[107]. Именно это в конце концов и привело писателя на скамью подсудимых и сломало ему жизнь.

У О. Генри есть рассказ «Друзья в Сан-Росарио», написанный в 1902 году, — то есть более чем через десять лет после того, как он впервые переступил порог банка, и через пять — как оказался за решеткой. В нем нет обиды и озлобления (которые, как известно, вообще нехарактерны для О. Генри). Напротив, он изображает вымышленный «Первый Национальный банк Сан-Росарио» с ироничной, но добродушной улыбкой. Однако в рассказе О. Генри дает довольно точное представление о том, как вершились дела в «его собственном» банке. Фабула такова. В город прибывает федеральный ревизор и направляется прямиком в «Первый Национальный» — один из двух в городе. Владелец соседнего тотчас узнает об этом. Он знает, что у соседа дела в порядке, а вот у него — проблемы: он одолжил значительную часть уставного капитала своим приятелям «под честное слово». Он шлет записку владельцу «Первого Национального банка» и просит любыми средствами задержать ревизора — до тех пор, пока не будет подан условный сигнал. Майор Том, хотя его поведение и вызвало недоумение у проверяющего, выполняет просьбу, и всё заканчивается благополучно для обоих банков. Читатель не знает о содержании записки и поэтому, как и ревизор, находится в неведении относительно странного поведения героя. Записка, о содержании которой становится известно только в финале новеллы, всё ставит на свои места. Вот она:

«Дорогой Том!

Мне сейчас сообщили, что у тебя там хозяйничает одна из ищеек дяди Сэма, а это значит, что через час-другой доберутся и до нас. Так вот, хочу попросить тебя об одной услуге. У нас сейчас в кассе всего 2200 долларов наличными, а должно быть по закону 20 тысяч. Вчера вечером я дал 18 ООО Россу и Фишеру на покупку партии скота у старика Гибсона. Они на этом деле заработают через месяц не меньше 40 000, но от этого моя касса сегодня не покажется ревизору полнее. А документов я ему показать не могу, потому что выдал эти деньги не под векселя, а под простые расписки без всякого обеспечения — мыто с тобой знаем, что Пинк Росс и Джим Фишер ребята золотые и не подведут. Помнишь Джима Фишера: это он тогда застрелил банкомета в Эль-Пасо. Я уже телеграфировал Сэму Брэдшо, чтоб он мне прислал 20 000 из своего банка, но их привезут только с поездом, который приходит по узкоколейке в 10.35. Если ревизор обнаружит в кассе только 2200 долларов, он закроет банк, а этого допускать нельзя. Том, ты должен задержать этого ревизора. Что хочешь делай, а задержи, хотя бы тебе для этого пришлось связать его веревкой и сесть ему на голову. После прихода поезда следи за нашим окном; если ты увидишь, что на нем опустили штору, значит, деньги уже в кассе. А до того ты ревизора не выпускай. Я на тебя рассчитываю, Том.

Твой старый товарищ,

Боб Бакли, Президент Национального Скотопромышленного банка».

В этом рассказе не только реминисценции патриархальных нравов Первого Национального банка Остина, но, конечно, и память о внезапной ревизии, которая привела нашего героя на скамью подсудимых. Ведь в действительности всё было примерно так, как и описывает О. Генри. Как и в «Друзьях в Сан-Росарио», в банк неожиданно нагрянула ревизия, и точно так же она была внеплановой, а ревизор — незнакомым и «неприкормленным». Интересно, что совпадают даже имена и воинские звания владельцев (в рассказе фигурирует майор Том Кингмен, в реальности — майор Том Бракенридж). Но закончилась ревизия не так, как в рассказе, а крупной недостачей, в которой обвинили кассира У. С. Портера. Но об этом чуть позже, тем более что история эта приключилась на последнем году его службы в банке. Пора рассказать о делах семейных.

Мы писали, что беременность повлияла на Атоль благоприятно, умиротворила ее. Но характер никуда не денешь, и едва она окрепла, а малышка подросла, всё вернулось (хотя, может быть, и не в таких масштабах, как прежде): и истеричность, и раздражительность, и скандалы. Вообще, как вспоминала Бетти Холл, Атоль не была идеалом матери[108]. Она с легкостью и с удовольствием перепоручала заботу о ребенке родителям и мужу, который, по свидетельству всё той же особы, «делал для Маргарет много такого, что должна делать мать». Обычно именно он, когда был дома, купал и одевал дочь, кормил ее, гулял с ней и укладывал спать, рассказывая ей на ночь сказки дядюшки Римуса, которые она обожала[109]. Косвенным подтверждением, что Атоль не смогла стать идеальной матерью, звучат и слова миссис Роч: «Уилл всегда был замечательным отцом и добрым супругом»[110]. Атоль же возня с дочкой и домашние дела, похоже, нередко тяготили. Окрепнув, она вернулась к пению и любительским спектаклям и порой по нескольку вечеров на неделе проводила на репетициях. В такие дни Портер спешил домой (работа в банке заканчивалась в четыре пополудни), чтобы помочь управиться с ребенком и домашними делами, а затем отвозил жену на репетиции. Они заканчивались поздно. Он обычно ждал у входа, чтобы проводить ее домой. При этом она совершенно не терпела его опозданий, а тем более отлучек из дома. Если такое происходило, неизбежно начинался скандал со слезами, криком, обвинениями и упреками. По воспоминаниям тех, кто знал семью, супруг реагировал всегда одинаково — он уходил из дома и возвращался уже ночью, неизменно крепко выпивши. Следовала новая порция скандала, заходилась испуганным криком проснувшаяся дочь, просыпались соседи, но даже тогда никто не слышал, чтобы Портер повысил голос, а тем более поднял руку на жену.