Читать книгу "Легенды довоенной Москвы - Татьяна Умнова"

И Михаил Афанасьевич понимал, какое сокровище он заполучил в жены в третий раз – тот, который от дьявола! – и даже через многие годы брака при расставании писал Елене Сергеевне страстные любовные письма: «Божество мое, мое счастье, моя радость. Я люблю тебя! И если мне суждено будет еще жить, я буду любить тебя всю мою жизнь. Королевушка моя, моя царица, звезда моя, сиявшая мне всегда в моей земной жизни! Ты любила мои вещи, я писал их для тебя… Я люблю тебя, я обожаю тебя! Любовь моя, моя жизнь, жена моя!»

Ему с ней было легко и комфортно жить. А вот ей временами приходилось трудно.

Елена Сергеевна постоянно чувствовала свою вину перед сыновьями. Особенно перед старшим, Женей, который часто гостил у них с Михаилом Афанасьевичем, но продолжал переживать «измену» матери.

С младшим было проще, он почти не помнил своей прежней семьи, и отношения с отчимом у него сложились прекрасные. Елена Сергеевна вспоминала: «Михаил Афанасьевич страшно любил Сережу. Редкий родной отец так любит. Он очень много проводил с ним времени. Он воспитывал в нем смелость, находчивость… Входил в комнату со словами: „Нет, Сергей, ты Немезида!“ А тот отвечал: „Ну, это мы еще увидим, кто здесь Мизида, а кто не Мизида!“ Михаил Афанасьевич хохотал, был очень доволен».

Но вот Женя… Его укоризненный взгляд…

«Когда мы сидели вчетвером за столом – я, Михаил Афанасьевич и мои сыновья, – рассказывала Елена Сергеевна Мариэтте Чудаковой, – и я была, конечно, самой счастливой женщиной на свете, – каждый из них спрашивал меня на ухо: „Кого ты больше всех любишь?“ (все они были страшно ревнивы!), и я каждому говорила шепотом: „Тебя!“»

Но в общем, они были счастливы. Они всегда были счастливы. Все те недолгие восемь лет, которые им отвела судьба для супружества.

«Он ее веселил. Это продолжалось всю жизнь – Михаил Афанасьевич писал ей уморительные записочки, рисовал карикатуры, вырезал из газет фотографии, переклеивал их и комбинировал со смешными комментариями, – рассказывал Сергей Шиловский, внук Елены Сергеевны. – Он замечательно рассказывал анекдоты и умел быть душой компании – к ним постоянно приходили гости. Сначала был стол-фуршет, затем Булгакова просили почитать. И все сидели полночи, слушая то, что он сегодня написал…»

Да, случались тяжелые периоды, когда Булгакова не печатали и его пьесы не ставили. Но он не был репрессирован, а это для литератора такого масштаба, к тому же никогда не писавшего на востребованные советской властью темы, можно считать настоящей удачей или чудом. Многие гадали, почему Булгакова не тронули. Высказывали самые разные предположения, вплоть до совершенно безумных… Скорее всего Михаилу Афанасьевичу просто повезло. Или добраться до него не успели.

10

В 1939 году Булгаков заболел. Будучи врачом, он сразу сам поставил себе диагноз, тот же, что был у его отца, – злокачественный нефросклероз.

«Имей в виду, я буду очень тяжело умирать. Дай мне клятву, что ты не отдашь меня в больницу, а я умру у тебя на руках», – сказал он жене. И она исполнила его просьбу. Хотя пришлось ей неимоверно трудно: сначала Михаил Афанасьевич ослеп, потом начались провалы в памяти и страшные боли, от которых он кричал и терял сознание, а приходя в себя, просил, чтобы она «взяла у Евгения револьвер», имея в виду Шиловского и вспоминая тот самый револьвер, из которого Евгений Александрович когда-то чуть не застрелил его, Булгакова… Мечтая теперь покончить с собой выстрелом из этого револьвера. А Елена Сергеевна, несмотря ни на что, надеялась на его выздоровление. Надеялась, что они еще побудут вместе.

Ольга Бокшанская посетила сестру и зятя в конце декабря 1939 года и в письме к матери так рисовала обстановку дома: «…Мака-то ничего, держится оживленно, но Люся страшно изменилась: хоть и хорошенькая, в подтянутом виде, но в глазах такой трепет, такая грусть и столько выражается внутреннего напряжения, что на нее страшно смотреть. Бедняжка. Конечно, когда приходят навещать Маку, он оживляется, но самые его черные минуты она одна переносит, и все его мрачные предчувствия она выслушивает и, выслушав, все время находится в напряженнейшем желании бороться за его жизнь. „Я его не отдам, – говорит она, – я его вырву для жизни“. Она любит его так сильно, что это не похоже на обычное понятие любви между супругами, прожившими уже немало годов вместе…»

Когда Михаил Афанасьевич уже не мог писать, Елена Сергеевна вела дневник за него.

4 марта 1940 года она записала последние слова мужа: «Я хотел служить народу… Я хотел жить в своем углу… Я никому не делал зла…»

9 марта у больного началась агония. «Он дал мне понять, что ему что-то нужно, что он чего-то хочет от меня, – вспоминала Елена Сергеевна. – Я предлагала ему лекарство, питье – лимонный сок, но поняла ясно, что не в этом дело. Тогда я догадалась и спросила: „Твои вещи?“ Он кивнул с таким видом, что и „да“ и „нет“. Я сказала: „Мастер и Маргарита“? Он, страшно обрадованный, сделал мне знак головой, что „да, это“. И выдавил из себя два слова: „Чтобы знали, чтобы знали“».

Михаил Афанасьевич Булгаков скончался 10 марта в 16 часов 39 минут. «Когда он уже умер, – рассказывала Елена Сергеевна, – глаза его вдруг широко открылись – и свет, свет лился из них. Он смотрел прямо и вверх перед собой – и видел, видел что-то, я уверена (и все, кто был здесь, подтверждали потом это). Это было прекрасно».

Спустя 20 лет, в очередную годовщину смерти мужа, Елена Сергеевна писала его брату Николаю Афанасьевичу Булгакову: «Он умирал так же мужественно, как и жил… не всякий выбрал бы такой путь. Он мог бы, со своим невероятным талантом, жить абсолютно легкой жизнью, заслужить общее признание. Пользоваться всеми благами жизни. Но он был настоящий художник – правдивый, честный. Писать он мог только о том, что знал, во что верил. Уважение к нему всех знавших его или хотя бы только его творчество – безмерно. Для многих он был совестью. Утрата его для каждого, кто соприкасался с ним, – невозвратима».

Елена Сергеевна добилась, чтобы Михаила Афанасьевича похоронили на престижном Новодевичьем кладбище. На похороны собралась целая толпа. Пришел даже бывший муж Елены Сергеевны Шиловский. Он вторым браком был женат на Марьяне Алексеевне Толстой, дочери писателя Алексея Николаевича Толстого, и вполне благополучен. Особых причин приходить на похороны Булгакова не было. Разве что отдать дань уважения покойному и примириться с ним – хотя бы сейчас.

…Когда Елена Алексеевна пошла в камнетесную мастерскую выбирать надгробие, ее взгляд привлек простой тяжелый валун. Его перевернули – и оказалось, что с другой стороны на нем высечено имя Николая Васильевича Гоголя: это был камень, который когда-то поставили над его могилой на кладбище Даниловского монастыря! Кладбище было уничтожено, а прах Гоголя перенесен на Новодевичье, только надгробие ему поставили уже другое – пышное, помпезное. А этот скромный камень отправили на переработку… Булгаков боготворил Гоголя, считал себя его учеником и литературным преемником. Елена Сергеевна выбрала бывшее надгробие Гоголя в качестве памятника на могиле мужа.

Она регулярно приходила на кладбище и всегда сажала ярко-красные бегонии вокруг камня.