Читать книгу "Великие неудачники. Все напасти и промахи кумиров - Александр Век"

«Я не хочу быть писателем, – исповедовался в дневнике Юрий Карлович. – Быть человеком искусства, художником – большое несчастье. Это проклятие. И ни богатство, ни слава не искупают беспокойства, оторванности от обыкновенных радостей. И от постоянной устремленности в себя приходят мысли о смерти, страх смерти и желание поскорей избавиться от этого страха. То есть пустить пулю в лоб».

Олеша выброшен на жизненную обочину. Денег на выпивку нет. Он начинает откровенно просить в долг у благополучных знакомых.

«– Дайте мне три рубля, – сказал я.

– Боже мой! Может быть, вам десятку?

– О, это прекрасно! – воскликнул я, уже научившийся всяким приемам попрошайничества. – А это не ударит вас по бюджету?

Он снял перчатку и вдвинул руку за борт шубы. Там, в боковом кармане, стояли пачкой новые десятки. Он отсоединил одну.

– Я вам отдам… Скоро буду богат!

И я сказал ему то, что говорил всем, у кого брал деньги. Я пишу замечательную пьесу, которая скоро будет готова, и тогда…»

Вместо горячки творчества начинался запой, водочная паранойя. Об этом более чем откровенно свидетельствуют записи:

«Я не знаю, где я родился. Я нигде не родился. Я вообще не родился. Я не я. Я не не. Не я не. Не, не, не. Я не родился в таком-то году. Не в году. Году в не. Годунов. Я не Годунов».

Похмелью нужно было найти оправдания:

«Я никогда не был алкоголиком. Я пил не от любви к питью, к закусыванию, к кряканью… Я просто не знал, что делать в промежутках».

Олеша настойчиво, упрямо пишет дневник. Сам удивляется своей неспособности создать законченное, завязка – кульминация – развязка, произведение. Только разрозненные клочки. Качество текста тоже его не устраивает.

«Я больше не буду писателем, – с горечью пишет Юрий Карлович. – Очевидно, в моем теле жил гениальный художник, которого я не мог подчинить своей жизненной силе. Это моя трагедия, заставившая меня прожить по существу ужасную жизнь…»

Иногда мысли еще безысходней:

«Мне не с чем появиться перед публикой. У меня и никогда ничего такого не было. Все было втиранием очков… Я ничего не умею писать. Главное – не хочу. А что я хочу? Идти на закат».

Дойдя до края отчаяния, Олеша вдруг спохватывается, пробует успокаивать себя прошлым успехом:

«У меня есть убеждение, что я написал книгу „Зависть“, которая будет жить века. У меня сохранился ее черновик, написанный мною от руки. От этих листов исходит эманация изящества».

Увы, это не помогает. Олеша вновь срывается в жуткое пьянство.

«На днях бросил курить. Однако мертвецки пью. Посмотрим, чем кончится это? Выберусь ли? Плохо дело…»

Незадолго до смерти его часто можно было видеть в Доме литераторов, не выступающим в залах, а внизу, в ресторане, где он просиживал со стаканом водки. Денег у него не было, удачливые писатели почитали за честь угостить легендарного сочинителя.

Однажды, узнав, что существуют разные категории похорон советских писателей, Олеша поинтересовался, по какой категории его похоронят.

«Вас хоронили бы по самой высшей, – ответили ему, – по самой дорогой категории, если бы в расчет брались не служение родной коммунистической партии, а истинный талант».

Олеша улыбнулся: «Ах, если бы это было так! Тогда можно было бы договориться похоронить меня по самой низкой категории. А разницу выплатить до триумфального погребения».

Когда в больнице сестричка переворачивала Юрия Карловича, он усмехнулся: «Вы меня переворачиваете, как лодку».

За час до смерти Олеша попросил: «Снимите с лампы газету! Это неэлегантно».

Когда его положили в гроб, в петлицу пиджака ему вдели маленькую красную розу.

«Из всех красок самая замечательная – кармин. И название ее прелестное, и цвет», – как-то заметил Олеша.

Одна из последних записей в дневнике. Издатели потом назвали его «Прощание с жизнью»:

«Надо помнить, смерть – это не наказание, не казнь. У меня под влиянием алкоголизма развилось именно такое отношение к смерти: она – наказание. А может быть, так оно и есть? Тогда за что? Тогда и рождение – наказание. Со своим еще более трудно объяснимым „за что?“».

Объятия вождя

Не возвращайся, Горький, с Капри,Где виноградная лоза.Бежит в усы за каплей капляТвоя горючая слеза.

А. Городницкий

• Максим Горький (при рождении Алексей Максимович Пешков; 16 (28) марта 1868, Нижний Новгород, Российская империя – 18 июня 1936, Горки, Московская область, СССР) – русский писатель, прозаик, драматург. Один из самых популярных авторов рубежа XIX и XX веков, прославившийся изображением романтизированного деклассированного персонажа («босяка»), автор произведений с революционной тенденцией, лично близкий социал-демократам, находившийся в оппозиции царскому режиму, Горький быстро получил мировую известность.

• Величайшая неудача – официальное признание в СССР и провозглашение Горького «певцом революции».

В 1928 году ЦК партии начал всесоюзную кампанию за возвращение писателя Максима Горького из Италии. Сначала объединения советских писателей стали посылать живому классику письма. Потом приглашения пошли от пионеров и школьников. Дети спрашивали, почему он предпочитает жить в фашистской Италии, а не на блаженном острове коммунизма, в Советском Союзе.

Как бы поддаваясь стихийному напору масс, правительство СССР направило всемирно известному беллетристу теплое приглашение переселиться на родину. Алексею Максимовичу клятвенно была обещана возможность проводить в Италии зимние месяцы. Разумеется, правительство берет заботу о благополучии Горького и все расходы на себя.

Под влиянием этих настойчивых призывов Горький вернулся. На Белорусском вокзале его, как триумфатора, встречали тысячи и тысячи людей. Гремели оркестры. Под ноги летели цветы. Христа в Иерусалиме, скорее всего, встречали гораздо скромнее.

С этого момента пришел во вращение маховик задабривания, выдержанный в фирменном сталинском стиле. В распоряжение заморского гостя были предоставлены особняк в Москве и две благоустроенные роскошные дачи, одна в Подмосковье, другая в Крыму. Снабжение писателя и его семьи было поручено славному управлению НКВД. Для поездок в Крым и за границу Горькому был выделен комфортабельный железнодорожный вагон.

По указанию Сталина, глава НКВД Ягода ловил на лету малейшее желание классика. Вокруг вилл были высажены его любимые цветы, специально доставленные из-за границы. Он курил особые папиросы, заказываемые для него в Египте. По первому требованию ему доставлялась любая книга из любой точки земного шара.

С первых же дней пребывания сочинителя в Москве Ягода принял меры, чтобы он получил возможность изучать жизнь народа на встречах с рабочими различных заводов и тружениками подмосковных образцово-показательных совхозов. Эти встречи организовывались НКВД. На заводе рабочие приветствовали Горького с сыновним восторгом, рассказывали о своей замечательной, просто упоительной жизни.