Читать книгу "Тень каравеллы . Мой друг Форик или опаляющая страсть киноискусства - Владислав Крапивин"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слепой парень держал на вытянутых руках полосатую шелковую тенниску с обвисшим подолом и с безнадежной бодростью кричал:
– Эй! Здесь рубаху дешево продают! Нале тайте!
Никто не «налетал», и парень, повернувшись в другую сторону, кричал те же слова.
Мне стало жаль его. Если бы у меня было много денег, я купил бы эту рубашку, хотя она мне совсем не нравилась. Но денег было мало. К тому же они лежали в сумочке у мамы. И прежде всего надо было думать о штанах.
Но оказалось, что найти их не просто. Продавали полосатые костюмные брюки, зеленые и синие галифе и даже настоящие матросские брюки клеш. Но для меня ничего не было. Лыжные штаны с объемистыми задними карманами мама забраковала, а парусиновые штанишки с лямочками крест-накрест я сам с презрением отверг. Мама сказала, что я чудовище, и пошла покупать ножи для мясорубки.
Небритые торговцы железной мелочью располагались у самого забора. Они сидели на рогожах, на старых одеялах и ковриках и почти не смотрели на покупателей. Или делали вид, что не смотрят. А покупатели вертели в руках, щупали и громко обсуждали их товар. Здесь продавались очень нужные и очень интересные вещи: радиолампы, паяльники, плоскогубцы, разные замки, дверные ручки, мышеловки и рыболовные крючки.
И ножи для мясорубок, наверно, тоже продавались. Мама пошла их искать, а я поплелся следом. Именно поплелся. Но не потому, что устал, а потому, что нравилось разглядывать разложенную для продажи мелочь. Я замедлял шаги. Потом остановился совсем. Замер!
Потому что на серой кошме, среди мотков проволоки, электропробок и непонятных железяк, лежал подшипник.
Два блестящих кольца с шариками между ними. Подшипник для заднего колеса «Оленя»!
Горбоносый продавец в войлочном колпаке немыслимой формы отрешенно смотрел сквозь толпу. Мой первый робкий вопрос он, видимо, не слышал. Я поднял с кошмы подшипник, проглотил слюну и опять, погромче, спросил:
– Вот это… сколько он стоит?
Не двинувшись, торговец сказал:
– Двадцать пять рублей.
Я обомлел.
Конечно, двадцать пять рублей в те годы были не те, что сейчас. Большая порция мороженого стоила, например, десятку. Но все равно. Таких оглушительных сумм у меня сроду не бывало.
Среди мальчишек подшипники имели другую цену: от рубля до трех. Но беда в том, что никто сейчас не продавал. Все строили самокаты.
Я уныло переступал с ноги на ногу. Может, этот дядька в колпаке просто так сказал, чтобы я отвязался? Или мы, ребята, ничего не понимаем в таких вещах?
От растерянности я забыл положить подшипник, и он все еще оттягивал мне ладонь. Его хозяин по-прежнему равнодушно смотрел перед собой и про меня, видимо, уже не помнил.
Суетливый парень отодвинул меня локтем и стал копаться в электропробках. Потом чьи-то широченные галифе совсем заслонили меня от торговца.
И отчаянная мысль толкнулась во мне.
Я еще внутренне вздрагивал и колебался, а ноги сделали шаг назад. Потом второй. И не было слышно криков и шума погони. Я сделал еще два шага.
Сердце не колотилось, не бухало, а стреляло очередями, как крупнокалиберный зенитный пулемет. Спина стала мокрой. Я боком пробирался в толпе, ускользая от места преступления.
Должен признаться, что совесть лишь мельком кольнула меня. Я загнал ее в угол мыслью, что дядька в драном колпаке все равно спекулянт и жулик. Зато страх никуда загнать не удавалось. Я был готов к тому, что вот сейчас крепкая милицейская рука ухватит меня за воротник и прямо по воздуху перенесет в заплесневелую тюремную камеру. Мне даже казалось, что я ощущаю ржавый запах оконной решетки.
Несколько раз я уже совсем хотел незаметно выбросить опасную добычу. Но кроме видения тюремной камеры передо мной стояло еще одно: сердитая девчонка с золотистой сеткой волос перед глазами. Смутное сознание, что поступок мой не столько кража, сколько подвиг во имя любви, поддержало меня. И я опустил подшипник в карман. Штаны начали сползать, и пришлось их придерживать.
Я догнал маму. Она не купила ножей для мясорубки и была окончательно раздосадована.
– Где тебя носит? Всегда фокусничаешь! Что это у тебя карман отвис?
Она извлекла подшипник, и я почувствовал, что становлюсь пунцовым.
– Нашел, – хрипло сказал я.
– Обязательно надо всякий хлам подбирать! Убери с глаз.
Я в душе порадовался маминому невежеству в технике и медленно отдышался.
– Ума не приложу, во что тебя одевать! – сказала мама. – Пошли поищем снова.
Я был готов на все, даже на те парусиновые штанишки, лишь бы покинуть опасный участок.
И наконец нам повезло!
Худая решительная женщина предложила нам брюки изумительной красоты.
Это был полукомбинезон из вельвета (его тогда почему-то называли «бархат»). Черные штанины, малиновая грудь, такие же отвороты внизу и широкие лямки со сверкающими пряжками. Я от восхищения даже забыл про подшипник. Представил, как появлюсь перед Майкой в столь мужественном виде, и горячая волна восторга накрыла меня с головой.
Но тетка назвала такую цену, что маму пошатнуло.
Она даже сказала:
– Совесть-то у вас есть?
Женщина ответила, что совесть есть, но денег за нее не дают, а жить надо. К тому же товар заграничный, американский.
Наверно, эти брюки попали к нам в одной из посылок – тех самых, которые вместе с яичным порошком и тушенкой Америка посылала нам во время войны.
Мне очень хотелось получить заграничные штаны. Я готов был обещать маме полное послушание на вечные времена и сплошные пятерки в табеле. Но мама и женщина торговались, и нельзя было вмешиваться, чтобы не сорвать дело.
Наконец чудо свершилось. Сверток с брюками перешел ко мне, и солнце засияло в два раза ярче.
Жизнь состоит из постоянной смены радостей и огорчений.
Дома, когда я надел обновку, мама ахнула, опустилась на стул и вдруг начала смеяться. Все громче и веселее.
– Санкюлот, – говорила она. – Гаврош! Кошмар, честное слово!
Что такое «санкюлот», я не знал, а в слове «Гаврош» не видел ничего смешного. И при чем здесь кошмар?
Я обиженно повернулся к зеркалу. Ну и что? Надо сказать, что брюки пришлись впору, сидели как влитые. Правда, были они длинноваты, на ногах собирались в гармошку, да и ширина внизу была, пожалуй, чрезмерная. Малиновые манжеты подметали пол. Но это даже придавало особый шик!
Мама, однако, думала не так. Она уже перестала смеяться.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Тень каравеллы . Мой друг Форик или опаляющая страсть киноискусства - Владислав Крапивин», после закрытия браузера.