Читать книгу "Песни созвездия Гончих Псов - Иван Охлобыстин"

– Не спешите, – хмуро осек его тот, – это Наташа, наивная душа, произошла. Вам же, честное слово, должно стыдно быть. Уже таких рамок нет, которые вы не перешли.

Йонас Хенрикасович сердито сплюнул под ноги физика, сел в автомобиль и уехал.

– Ошибочка! – ухмыльнулся ему вслед Петр Николаевич. – Есть такие рамки. Полно еще. Но, как говорится: это дело времени. Обязательно перейду. Все будет, по самому большому счету будет.

Его взгляд упал на цветущие розы на участке старосты, и он ухмыльнулся вновь, правда, головная боль тут же заставила скорчиться, но превозмогая ее, он шагнул к дому старосты.

Путь ему преградила Лариса Петровна Кропоткина с серебряным подносом в руках.

– Лариса Петровна, – сразу предупредил физик старушку, – эту роскошь мне точно не сбыть.

– И не требуется, – отмахнулась она и заговорщически шепнула: – Тебя вчера Гаврилыч вспоминал.

– Я тут ни при чем, – заверил ее Петр Николаевич.

– Мое дело предупредить! – перехватила в другую руку поднос внучка отца анархии.

– Спасибо! – поблагодарил физик и спросил, кивая на поднос: – Где же вы все это берете, Лариса Петровна?

– В комоде беру, – ответила та, – но уже от ста семидесяти двух предметов осталось не больше ста пятидесяти. А что поделаешь – мне гроб нужен! На хороший гроб с пенсии собрать – это мне триста лет, как ворону, жить нужно.

– Так живите! – оптимистично предложил физик.

– Зачем? – обескуражила его встречным вопросом Лариса Петровна.

– Как – зачем? – растерялся он.

– Так – зачем? – хмыкнула старушка и поковыляла прочь.

Уверенное отрицание Ларисой Петровной одного из базовых инстинктов заставило Петра Николаевича задуматься о природе происхождения этого естественного для любого человеческого существа желания – жить.

В детстве он жил немотивированно, потом грезил несбыточным, повзрослев, начал жить ради самореализации, после завершения научной деятельности – по инерции. И он понял: в списке его причин «жить» абсолютно отсутствовала любовь.

Теоретически, любви не могло не быть, но то, что было, «положа руку на сердце», настоящей любовью назвать было бы неправильно. Были: желание нравиться, чувственные экстазы, приливы случайной нежности. Однако того, про что часто упоминалось в художественной литературе, точно не было.

По ощущению ближе всего подходило чувство, которое он испытал в пионерском лагере, когда с девочкой из соседнего отряда прятался ночью в зарослях кукурузы, где они курили найденные у ворот «бычки» и заглядывались в звездное небо. Что-то екнуло у него тогда в области сердца. Что-то ошеломительное, разложившее в доли секунды его сознание на атомы и соединившее эти атомы с атомами каждого предмета и явления, существующего и происходящего на тот момент в мире.

Позже он пытался воссоздать это чувство – курил «бычки», прятался в кукурузе и даже женился, но подобного больше пережить не удалось.

* * *

К одиннадцати часам физик перешагнул порог церковной лавки с огромным букетом роз в руках.

– Вам! Спасибо! Не стоило, конечно, мой фэн-шуй менять, но спасибо все равно, – сказал он, протягивая букет опешившей Наташе.

– Ой! Да что вы! – зарделась она. – Это так дорого!

– Не беспокойтесь. Все бюджетно, – уверил ее физик и после довольно долгой, неловкой паузы добавил: – Не люблю оставаться в долгу. Приглашаю вас сегодня вечером в гости. Тем более что сейчас не стыдно приглашать. Придете?

– Приду, – ответила женщина.

– Неожиданно, – усмехнулся Петр Николаевич, – так не бывает.

– Бывает, – серьезно парировала Наташа, – у Бога все бывает.

– Это и пугает, – помедлив, сказал физик. – Тогда в семь? Вам удобно в семь?

– Удобно, – заверила женщина.

Не сообразив, что можно еще добавить, Петр Николаевич покинул лавку.

– Ты в своем уме? – раздался за спиной женщины голос старосты. – Чего творишь? Он эти розы у меня на участке надрал.

– Он мне нравится, – призналась Наташа.

– В смысле? – растерялся Йонас Хенрикасович. – Как нравится?

– Как мужчина нравится, – честно ответила она и, смутившись, опустила глаза: – Простите меня.

– Бог простит, – горько вздохнул староста. – Угробит он тебя, Наташка, и душу твою угробит.

– Пусть хоть кто-то ее толком угробит! – шепнула еле слышно женщина и принялась с особой тщательностью протирать полки с книгами.

* * *

Дома Петр Николаевич вновь обнаружил Бориса.

– Сам понимаешь! – без всякого перехода начал тот и выставил на стол бутылку водки. – Водку пить будем.

– Само собой, – ответил физик, – но домой поедешь. У меня вечером дама будет.

– Чья дама? – не понял приятель.

– Трефовая дама, смешной ты человек! – засмеялся Петр Николаевич. – Дама – это просто дама. Да – полбутылки я в свой графин перелью. Ты же меня кинул? Я чуть не сдох. Справедливо?

– Есть такое! – согласился Борис.

Ровно в намеченное время Наташа с купленным тортиком постучалась в двери дома физика. Он вышел к ней в пальто.

– Простите за внешний вид, – извинился он, пропуская ее внутрь. – Вечерний тремор хронического алкоголика.

– Ничего, ничего, – успокоила его женщина. – Нам это знакомо. Мой бывший муж тоже злоупотреблял. Правда, пока панкреатит не смирил. Но… Знакомо.

– Я чай заварил, и у меня мед есть, – проинформировал ее Петр Николаевич.

– Вы превзошли себя, – улыбнулась Наташа. – Еще немного, и вы скажете, что мы не будем пить.

– Будем, – разочаровал ее хозяин, – химия тела. Но… в полном соответствии с партикуляром – из хрустального графина, в рюмочках муранского стекла.

Петр Николаевич проводил гостью в дом, помог ей снять плащ и учтиво, жестом предложил место за столом. Для создания романтической атмосферы включил запись концерта Лори Андерсон и зажег сандаловую ароматическую палочку.

После молчаливой дегустации первой чашки чая физик выставил на стол обещанные рюмочки муранского стекла и графин с водкой.

– Надо было сообразить, – вслух задумалась женщина, – что закуски не будет. А у меня дома холодец был.

– Вы же останетесь на ночь? – неожиданно спросил Петр Николаевич.

– Останусь, – глядя ему в глаза, ответила Наташа. – Я же даже тортик купила.

– Боитесь? – разливая водку, поинтересовался физик.

– Боюсь, – честно призналась Наташа, возвращая выпавшую из-за ушка прядь волос. – Всю жизнь боюсь. Устала бояться.

– Зря. У страха и отчаяния нет границ, – заверил ее Петр Николаевич.