Читать книгу "Тайный посол. Том 2 - Владимир Малик"

– А что тебя ждет, если не сознаешься, тебе известно? – пнул его ногой в бок Многогрешный.

Семашко молчал.

Юрась повел бровью – пахолки столкнули казака в яму.

– На сегодня хватит, – глухо сказал гетман, зябко потирая руки и втягивая голову в плечи. – Айда обедать! А после обеда примемся за других!

7

Сумрачно и холодно под кирпичными сводами пыточной на Выкотке. В просторном подвале на сырых стенах грязные ржавые потеки. Под потолком потрескивает сальная свеча, но не может своим слабым светом рассеять тяжелый мрак подземелья, и от этого по углам становится еще темнее.

У противоположной от входа стены за небольшим столом сидит, кутаясь в кожух, Юрась Хмельницкий. Перед ним топчан, покрытый кровавыми пятнами, а рядом с топчаном – широкая скамья, на которой лежат принадлежности для пыток: палки, нагайки, веревки, деревянная бадейка с водой. В бадейке плавает берестяной ковшик.

Возле дверей стоит гетманская свита – Азем-ага, Многогрешный, пахолки. Среди них Младен, Ненко и Якуб, которых Азем-ага вот уже который день не отпускает от себя, приучая к гетманской службе.

Напротив стола, дрожа от холода, переминаются с ноги на ногу наказной гетман Астаматий, полковник Вареница и сотник Берендей. Все босые, раздетые до сорочек, простоволосые. Руки связаны сыромятиной. В глазах смертельная тоска и ужас.

Гетман смотрит на них проницательным взглядом, затем стучит кулаком по столу, кричит:

– Н-ну, паршивые свиньи!.. Гадюки!.. Изменники!.. Рассказывайте!.. Все рассказывайте!

Астаматий, дородный, грузный, широколицый волох, поднял черноволосую голову, посмотрел прямо в глаза Юрасю.

– Что рассказывать, гетман?

– Сам знаешь, предатель!..

– Не знаю.

– Ты хотел выдать меня запорожцам? За сколько? Когда? Как?

Астаматий вздрогнул, услыхав такое обвинение.

– Это наговор, гетман!

– Нет, не наговор!.. О чем ты толковал с глазу на глаз с запорожцем Семашко во время моего отсутствия?

– С запорожцем Семашко?.. Как обычно… Познакомился, расспросил, что на Сечи… Зачем и надолго ли прибыл… Он ответил, что прибыл к семье на зимовку… Других разговоров у нас не было. Клянусь, как перед Богом!

– Брешешь, собака! Ты замышлял убить меня!.. Отчего же не доложил сразу про того сечевика?

– Не успел, ваша ясновельможность.

– «Не успел, не успел»… Коварные замыслы вынашивал против меня – вот как!.. Хотел ценой моей головы купить себе расположение запорожцев и мерзкого поповича!..

Астаматий побледнел. Он знал, что Юрась – человек болезненно подозрительный, невменяемый в ярости и не остановится ни перед чем, только бы вырвать у него необходимое ему признание. Наказной атаман со стоном рухнул на колени, подавшись вперед, так как не мог протянуть связанные за спиной руки, и страстно взмолился:

– Ясновельможный пан гетман! Ясновельможный пан гетман!.. Не пытайте! Я сказал сущую правду! Пусть буду проклят, если вру! Пусть разверзнется земля подо мной! Пусть небо обрушится…

– И небо обрушится, и земля разверзнется, можешь в этом не сомневаться! – нетерпеливо прервал Юрась и крикнул пахолкам: – Эй, обуйте-ка наказного в красные сафьяновые сапожки!

Астаматий распластался на грязном полу, но два дюжих пахолка схватили его, швырнули на топчан и принялись колотить палками по подошвам, по пяткам, по икрам…

Азем-ага равнодушно следил за пыткой. Для него это было привычным делом.

Ненко хмуро смотрел исподлобья, а Младен и Якуб, опустив голову, крепко сжали зубы, терзаясь, что помимо воли стали соучастниками мерзкой расправы.

Многогрешный же сник и замер: ему пришла вдруг в голову мысль о том, что может настать время, когда и его вот так же кинут на этот жуткий топчан и станут «обувать в красные сапожки».

Астаматий поначалу вырывался, кричал, умолял, а потом замолк и только беззвучно дергался, когда удар причинял особенно жгучую боль.

Но вот гетман поднял руку. Пахолки сразу же опустили окровавленные палки.

– Ты что-то хочешь сказать, Астаматий? – Глаза Юрася горели, будто он наслаждался муками своей жертвы.

– Я ни в чем не виновен, – простонал тот вяло.

– А сколько ты присвоил драгоценностей и золота, пока был наказным?.. Где это богатство?

– У меня ничего нет. Всем это известно, гетман…

Юрась хищно усмехнулся:

– Врешь! – И к пахолкам: – Всыпьте еще – может, кийки развяжут ему язык!

Вновь посыпались удары. Когда Астаматий потерял сознание, Многогрешный зачерпнул ковшиком ледяной воды и плеснул ему в лицо. Астаматий застонал, открыл затуманенные глаза. Юрась вышел из-за стола, наклонился над ним.

– Ну, теперь сознаешься?

Астаматий с усилием поднял большую черную голову, плюнул прямо в глаза гетману:

– Убийца! Тварь! Тьфу!..

Юрась отшатнулся. Брезгливая гримаса исказила его лицо. Он вытерся ладонью, выпрямился и пнул ногой распростертое тело.

– Повесить! Немедленно повесить!.. И пускай болтается на перекладине целую неделю, чтобы все видели, как я расправляюсь с предателями и изменниками…

Хмельницкий указал пальцем на полковника Вареницу. Тот вскрикнул и упал на колени.

– Пан гетман! За что, пан гетман?

– Где спрятал украденные драгоценности? Признавайся!

Вареница зарыдал, стал целовать сапоги Юрася.

– Был грех, ясновельможный пан гетман… Был грех! Виноват! Каюсь! Только помилуй!..

– Где спрятал украденное?

– Все покажу! Все!

– Нет, говори сейчас!

– Дома… В погребе, в правом углу, за дверями… Закопано в кринке…

– Закопал… В кринке!.. У-у, собака! – Юрась задохнулся от злости. – Что же говорить про других, когда мои ближайшие помощники – воры, изменники! О, горе мне! Горе!.. Батько, разве у тебя такие были полковники? Богун, Кривонос, Морозенко, Небаба… Рыцари! А эти…

Он вдруг начал бегать по подвалу. Глаза его сверкали безумием, губы подергивались в гримасах душевной боли и ненависти, кулаки сами собой сжимались – до хруста в суставах пальцев. Пахолки следили за каждым словом и жестом гетмана. Наконец он остановился перед лежащим на полу Вареницей.

– Повесить и этого! Всыпать хорошенько и повесить! Сейчас же!.. И тоже пусть висит неделю в назидание другим!

Пахолки отдубасили Вареницу, потом схватили под руки и, как он ни вырывался, чтобы броситься к ногам гетмана, повели наверх. За ним потащили полуживого окровавленного Астаматия.

Никто не проронил ни слова. Даже Азем-ага молчал, угрюмо поглядывая немного раскосыми глазами на гетмана.