Читать книгу "Неприкаяный ангел - Алексей Шерстобитов"

– А как же. Конечно был, только было это так давно, что и сама уже не помню. Недолго совсем – мы разошлись. Глупость, конечно, он не уступил мне, я ему, в результате он уехал на Дальний восток и прождал меня пол жизни, пока не умер. Я же ждала его здесь, и дождалась только прощальное письмо, с признанием в любви и заверениями, что кроме меня у его больше никого никогда не было!… – Хоть сказано это было обыденно и почти без интонаций, что-то зацепило Таню. Выражение недоверия пробежало по ее лицу, губки открывшись, причмокнули, а руки поднявшись, охватили голову:

– Ты отказала любящему тебя мужчине, а он тебе?! Зачем же?… – Девушка, не дождавшись быстрого ответа, подняла взгляд на бабушку и заметила огромные слезы, застывшие у самой переносицы в уголках, еще красивых, глаз:

– Мы не отказывали…, мыыы ждали в надежде, что другой уступит… Глупо так все! После его смерти, по его завещанию, мне переслали большую коробку писем. Я читала в день по одному…, и читала их… десять лет!

– Десять?!… – Не веря услышанному, Татьяна подбежала, посмотрела ей в намокшие глаза, и заплакав сама, обняла. Обе зарыдали. Сквозь всхлипы, женщина продолжала:

– Мы не виделись десять лет, но каждый день он писал по небольшому письму, складывая их в специальный сундук… В написанном никогда ничего не повторялось… Он писал о своей любви, о том, что просто не знает, как пережить следующий день…, не знал, но прожил так из года в год, десять лет!…

– Почему же он не послал ни одного?!

– Он боялся получить отказ! Он боялся, что я разлюбила его, что не простила, что я уже за мужем и у меня другая семья. Он боялся даже узнать об этом, живя надеждой, что возможно, когда-нибудь, все будет…

– И так и умер с этой надеждой, не узнав правды?

– Я послала ему телеграмму, что еду, что по-прежнему люблю, что жду, и сразу приеду, если он захочет иметь такую упертую своей женой…, но я написала на адрес его брата, жившего в том же городе, не зная адреса его общежития… и прождала в ожидании ответа девять с половиной лет…

– Он что, не получил ее?

– Получил…, как вещи погибшего родственника. Брат не успел передать – упокоился после болезни, иии…, она…, телеграмма, таки осталась… Единственная вещь, которую Виталий оставил от брата, была фотографии их матери. Телеграмма была вставлена в угол рамочки. Гена, как я понимаю, был уверен, что брат, не сможет не обратить внимания на мамину фотографию и умирая, вставил мое послание в эту рамочку… – она так и простояла почти десять лет… фотография мамы в рамочке, с воткнутой телеграммой, которую он ждал столько лет…, ждал и имел!

– Бабушка, любимая моя…, так это и есть те письма, которые хранятся в сундуке…, в подвале? Это те, которые еще в Кимрах…

– Нет, дочка, не совсем так…, там не только они…

– Аааа…

– Половина из тех писем… – мои ему…, тоже так и не отосланные… – Татьяна пораженная, нежно сжимала всхлипывающую бабушку, на сегодняшний день единственного родственника, единственную родственную душу, пережившую несколько трагедий – свою, племянницы, Алексея, сейчас, переживающую ее – внучкину историю. Хотя кто сказал, что последняя трагедия, просто все новое, на фоне прошлого иногда представляется не в лучшем свете, но разве можно судить по себе о других?

Немного придя в себя, Элеонора Алексеевна отстранила внучку, погладила по голове, поцеловала и неожиданно для себя прошептала:

– Девочка моя, не проворонь свое счастье, но и не торопись…

Больше месяца Павел и Татьяна стеснялись подойти друг к другу, но наступил июнь, точнее первый день этого месяца. Он был в календаре, как «День ребенка». Павел стоял, после тренировки с товарищами, и лишь заметив, не отрывал глаз от, проходящей, мимо них, Татьяны. Она спешила, и легкое платьице очень плотно обнимало весь ее стан. Веселый хвостик, собранных волос, прыгал позади, путаясь в ремешке небольшой спортивной сумки.

Девушка шла, а точнее летела легкой походкой, в задумчивости совершенно не замечая, окружающего её мира… Последнее время ей часто на ум приходили слова бабушки, и все чаще она представляла себя, почему-то не черной, а белой вороной.

Неожиданно, будто специально, она резко остановилась, как раз напротив кучки спортсменов, лениво болтающих, о чем-то после тренировки. Павел, облокачивающийся на спинку лавки, оттолкнулся от нее и сделал шаг в сторону девушки. Повернувшись к молодым людям, она встретила ясный и обожающий взгляд, единственного нужного, из всех живущих на земле, человека, и быстро направилась в его сторону.

Какое может предполагать человек дальнейшее развитие событий? Все, что угодно: объятия, поцелуй, пощечина, хотя с чего бы, жаркое признание или вопрос, ответом которого могла быть жизнь или смерть…

Татьяна, подойдя к Павлу, молча, протянула ему свою сумку. Он взял и поднял лежавшую рядом с лавкой свою, аккуратно обнял ее за руку своей ладонью, и послушно пошел за ней, тянущей его в сторону спортивного клуба.

Парни, наблюдавшие за этой картинной, оставались застывшими чуть больше минуты, а потом, словно прорвавшаяся плотина, заговорили. Пошлостей и колкостей не было, просто никто не ожидал такого поворота событий – их отношений не ожидали. Что молодой человек, что девушка производили впечатления людей, находящихся вне всего, что может касаться отношения между полами.

Пара дошла до ступеней спортивного комплекса, первая остановилась девушка, повернулась к Павлу, но поскольку рост не позволял ей смотреть в глаза юноше на одном уровне, она вскочила на парапет, положила свои руки ему на плечи и произнесла:

– Моя бабушка очень любила одного человека, тоже любившего ее, но они так и не стали счастливы… – они так и не сказали об этом друг дугу, то есть не воспользовались этим шансом, опасаясь отказа… – Паша смотрел в, полные нежного чувства, глаза девушки, мысли о которой занимали все пространство его сознания в течении последнего месяца, он не мог засыпать без ее облика в своем воображении, просыпался с ним, весь день протекал в воспоминаниях об их единственной встрече – единственной, и он очень надеялся, что не последней. Но он опасался даже об этом думать, опасался впервые в жизни, был растерян, пленен…

Сейчас, видя в ней не только любовь, но уверенность и непреклонную решительность, он подыскивал подходящие слова, но в голову приходили только готовые шаблоны. Перед ним стояла скала, в обличив девичьего очарования и беззащитности:

– Яяяя, только о тебе и думаю, но боюсь спугнуть и саму мысль о тебе…, мне кажется: вот, вот ты вспорхнет и растаешь…Тот день…, ты помнишь? Извини, меня Павлом зовут, а ты Татьяна…, Таня… – Он впервые говорил много, слова складывались в предложения, смысл которых осторожно говорил о его чувствах, но не напрямую, а как бы о том, что их сопровождает, окружает, описывая не саму причину, а рождаемое ей…, Он опасался, что на прямую высказанное, может восприняться ей, как резкость, чем оскорбит.

Думая, что этот ангел может исчезнуть так же неожиданно, как и появился в его жизни…, или, точнее сказать, вдохнувший в него жизнь, он продолжил, по прежнему, запинаясь, стараясь, хоть, как-то задержать ее, так и не поняв, что именно она хотела сказать о своей бабушке: