Читать книгу "Война на уничтожение. Что готовил Третий Рейх для России - Егор Яковлев"

Они набросились на нас, как стервятники, выхватывали из толпы, щупали, мяли, открывали рты, считали зубы. Да, да, в просвещённой, цивилизованной Германии они считали у нас зубы, как на ярмарке лошадей!

Вот один из “хозяев”, длинный и сухопарый немец, потянул меня за рукав из толпы невольников и, оглядев со всех сторон, подтолкнул к группе уже отобранных “восточников”. Сквозь общий многоголосый плач я услышала крик моей мамы. Этот крик, резанув прямо по сердцу, вывел наконец меня из состояния какого-то тупого, безразличного оцепенения, в котором находилась ещё со дня пребывания в лагере. Задыхаясь от ужаса, от страха потерять маму, я ринулась к столу, который вынесли прямо на площадь и за которым безразличные чиновники уже оформляли первые купчие. С дрожью в голосе, с трудом отбирая в памяти нужные слова, я по-немецки говорила им о том, что они не имеют права издеваться над нами только за то, что мы – русские, что это бесчеловечно, это жестоко разлучать близких людей.

Чиновники молча, с усмешкой смотрели мне в рот, а среди “хозяев” произошло вдруг какое-то движение. Человек пять их направились ко мне, а один, круглый и пузатый, опередив всех, проворно схватил за руку. И мне стало ясно, что не мои возвышенные слова произвели на них какое-то доброе действие, а просто моё умение немножко владеть языком привлекло ко мне их чисто деляческое внимание»[197].

Наиболее тяжёлая участь выпала на долю тех остарбайтеров, которых массово скупали крупные промышленные предприятия концернов «Крупп», «Сименс», «Опель», «Юнкерс» и другие. Они жили в специальных лагерях, выстроенных возле заводов, и выводились на работы в сопровождении вооружённой охраны с овчарками. Местом обитания были бараки с нарами в два ряда и каменным полом, которые ночью запирались на замок. Рабочий день официально составлял двенадцать часов в сутки, рабочая неделя была шестидневной, но нередко администрация принуждала «восточников» работать сверхурочно.

«Нары были двухъярусные, матрасы набиты колючей соломой, такая же подушка, серая простынь и два одеяла. Бараки насквозь продувались ветром. Вокруг лагеря была колючая проволока и вышки с пулемётами по углам. Лагерь охраняли полицейские с собаками. После того как одежда, взятая из дома, сильно истрепалась, нам выдали синие из очень грубой ткани костюмы: брюки и куртку. На ногах мы носили деревянные колодки, которые очень сильно натирали ноги. Вместо фамилии у нас был рабочий номер»[198], – рассказывала о лагерном быте остарбайтер из Таганрога Лидия Гаврилова.

К тяжести физических работ постоянно прибавлялось моральное унижение: так, в цехах заводов «стального короля» Альфрида Круппа по стенам развесили плакаты: «Славяне – это рабы». «Гнусное слово было произнесено, и с ним родился новый жаргон, – рассказывает об этом британский историк Уильям Манчестер. – Всё чаще во внутрифирменных меморандумах упоминаются “рабский труд”, “рабство”, “рынок рабов” и “рабовладелец”, то есть Альфрид»[199]. Другим лозунгом, который встречал несчастных, угнанных в рабство, стал слоган «Кайне арбайт, кайн фрессен» («Нет работы – нет корма»). «По-немецки, когда ест человек, это называется “эссен”, о скотине же говорят “фрессен”; именно это слово употреблялось по отношению к рабам»[200]. Первым зримым показателем расовой дискриминации остарбайтера был аналог нашивки со звездой Давида для евреев – позорный знак OST, учреждённый «Общими положениями о вербовке и использовании “восточных рабочих”» от 20 февраля 1942 года. Его следовало носить на верхней одежде с правой стороны груди. Инструкция гестапо от 30 октября 1942 года уточняла, что «знак должен накрепко пришиваться, а не прикалываться иголками и булавками»[201]. Понимая, что нашивка призвана унизить их, сами «восточники» иногда горько расшифровывали ОСТ как русскую аббревиатуру «остатки сталинской сволочи»[202].

Унизительный сам по себе, знак символизировал разные формы дискриминации, кодифицированные Гиммлером в «Распоряжении об использовании “восточных рабочих”» 30 июня 1942 года.

В первую очередь рейхсфюрер стремился ограничить контакты остарбайтеров с немецким населением, поэтому в «правилах» был прописан строжайший запрет на свободу передвижения. «Восточники» не имели права выходить за пределы лагеря или поместья без сопровождения надзирателя или разрешения «хозяина». В общественном транспорте рабочий, следующий куда-то по поручению своего «владельца», не мог заходить в вагон. Лидия Гаврилова из Таганрога вспоминала: «После выписки из больницы я, в сопровождении полицейского, вошла в трамвай и должна была всю дорогу с забинтованной ногой стоять в тамбуре, так как входить “остам” внутрь вагона было запрещено. Когда кто-то заметил, что мне трудно стоять, то полицейский сказал: “Господа, это русская!” Больше мне никто мне предлагал сесть»[203].

Остарбайтерам должна была начисляться заработная плата, но её размер в лучшем случае составлял ⅓ от оплаты труда немецкого рабочего. Наличными же «восточники» получали и того меньше: из жалованья вычитались расходы на питание и проживание, которые закон никак не регламентировал, что давало немецким хозяевам возможность сокращать выплаты до минимума или не платить вообще. Кроме того, «хозяева» имели право требовать от рабочих сверхурочных работ, которые не оплачивались дополнительно. Не начислялась оплата и детям до 14 лет, которые тем не менее были заняты на работах наравне со взрослыми[204].

Откровенно дискриминационными были предписания о питании. Нацистские законы запрещали давать остарбайтерам высококачественные продукты: цельное молоко, мясо птицы, яйца, натуральный кофе, чай, конфеты. По поводу других продуктов были установлены недельные нормы, более низкие по сравнению не только с немецкими, но и с другими иностранными рабочими: 2375 граммов хлеба, 500 граммов мяса и животных жиров, 100 граммов маргарина. Однако в рабочих лагерях этот минимум никогда не исполнялся, в поместьях исполнялся далеко не всегда[205].