Читать книгу "Орхидея съела их всех - Скарлетт Томас"

Снова стук в дверь. Твою мать. Кого это принесло?

– Войдите, – бросает он небрежно и негромко, как человек, который только что успешно завершил неотложные дела.

Научный руководитель Олли, которого ему не хватает гораздо больше, чем он ожидал, говорил очень приятным и каким-то ободряющим голосом. Он был родом из бывшей колонии, что сказывалось на его речи – например, слово “войдите” он как-то особенно растягивал, и в те времена Олли казалось, что нигде и ни от кого нельзя услышать ничего более утешающего и обнадеживающего. В кабинете у научного руководителя стояли горшки с огромными комнатными растениями – тоже выходцами из колоний, ползущими по стенам и оконным рамам. А еще у него была отменная кофеварка и запасная чашка, на которую всегда можно было рассчитывать. Нынче со всеми этими ОНД, студенческими комитетами и дифференцированными зачетами никому бы, наверное, не удалось держать у себя в кабинете запасную чашку, причем чистую.

– Войдите, – повторяет Олли, на этот раз громче.

Получается певуче и с вялой агрессией. Кто это, интересно, придумал, что, чем больше растягиваешь слово, тем язвительнее оно звучит? Ты подмел в комнате? Да-а. Ты не забыл зайти в…? Не забы-ыл. Жизнь – музыкальная комедия.

Дверь открывается. О боже, это студентка. Да не какая-нибудь, а та самая. Она. Шарлотта Мэй Миллер. Да, она пользуется обоими своими именами, и это классно. Конечно, выражение лица у нее недовольное, как и у остальных, тут уж ничего не поделаешь, зато она подправляет его с помощью странной – влажной и розовой, как половые губы, – помады. Одевается примерно так же, как все они: узкие джинсы, ботинки, майки, но ее вещи явно стоят дороже и никогда не бывают мятыми или грязными. Она пользуется туалетной водой, похожей на запах чая с бергамотом. А еще она худющая – таких худых среди них больше нет. Опрятная, богатая и с айпэдом.

Раньше, когда у него был сексуальный драйв, Олли предпочитал неряшливых девушек. Но тут другое дело. За три года, что он ведет у них курс, Шарлотта Мэй практически не изменилась, и это характеризует ее как большого оригинала. Можно распечатать себе в начале курса лист с их фотографиями и притворяться, будто запомнил их имена, но на самом деле следует выдавать ОГРОМНЫЙ ДЕНЕЖНЫЙ ПРИЗ любому, кто в состоянии опознать на фотографии хотя бы одного студента, не считая, ясное дело, Шарлотты Мэй. Те, кто на фотографии в начале курса носили очки, теперь обзавелись линзами. Те, у кого были длинные волосы, подстриглись, а девушки с короткой стрижкой сходили на процедуру наращивания волос. Худые стали толстыми, толстые – похудели, поднакачали мышцы и являются на семинары посреди зимы в ЖИЛЕТОЧКАХ. Жесткая диета, приступ тяжелой депрессии или поход в салон красоты: все это может изменить студента до неузнаваемости. Они – мастера маскировки. Но Шарлотта Мэй всегда выглядит одинаково. Она выглядит так… Выглядит так, словно… О’кей, не настаиваю на своей правоте, но она выглядит так, словно сошла с обложки журнала “Космо Герл”. Олли никогда не читал “Космо Герл” и даже “Космополитен” никогда не брал в руки. Иногда к ним в дом просачивается “Харперс Базар”, но гораздо чаще там встретишь “Нью-Йоркер”, в котором все женщины носят очки, а волосы у них клочковатые и с проседью.

Однако каждый раз, когда он рассматривает обложки женских журналов на вокзале или в аэропорту (а занимается он этим, понятное дело, только когда вынужден убить несколько часов, остающихся до самолета или поезда), так вот, когда он их рассматривает, больше всего ему нравится “Космо Герл” – девушки там всегда счастливые, свежие и молодые. Будь у него дочери, они были бы именно такими.

Раньше Олли никогда не позволял себе замечтаться на работе. Обычно, когда он созерцает, скажем, своих второкурсников и представляет себе, что один из них мог бы быть его ребенком – потным, тупым, нескладным, немодным, бестолковым, с тягой к алкоголю, одутловатым, занудным ребенком, – и пришлось бы платить по три тысячи фунтов в год (поговаривают, что скоро плату поднимут до девяти тысяч), ради того чтобы этот отпрыск подрабатывал в кафе, бренчал в группе и занимался сексом с кем-то еще более уродливым, чем он сам, а в перерывах готовился к семинарам С ПОМОЩЬЮ ВИКИПЕДИИ да к тому же употреблял слова вроде “инцендент”, – так вот, представляя все это, Олли почти рад своей бесплодности. Понятно ведь: родители, например, Марка из группы, что стоит в расписании по четвергам (того Марка, который иногда является на семинар в футбольном обмундировании и считает, что все романы восемнадцатого века “слишком длинные”, и “чего-то в них не хватает, чтобы захотелось дочитать до конца”, и “зачем было так долго расписывать, ведь можно сразу переходить к делу”), в глубине души жалеют, что произвели его на свет.

Но потом появляется вот эта: в чистеньких голубых джинсах в обтяжку, в короткой кожаной курточке, с РОЗОВОЙ ПОМАДОЙ на губах и обалденным бриллиантом в носу. Сумочка точно как у Брионии, а та уверяет, что купила ее почти за тысячу фунтов. Откуда у студентки такие деньги на сумочку? До Олли вдруг доходит, что, будь у него дочурка с вот такими надутыми губками, она тоже, как Шарлотта Мэй, заводилась бы по пустякам вроде запропастившейся куда-то ручки и впадала бы в панику, забыв время отхода поезда или ломая голову над тем, где добыть DVD с “Опасными связями”. И она тоже пускала бы в ход – умело и, что греха таить, сознательно – очарование своих огромных голубых глаз, чтобы заставлять людей делать все, о чем она ни попросит… До Олли вдруг доходит, что ради такой дочки он сделал бы все. Купил бы ей десять таких сумочек. В дождь приезжал бы забирать ее из ночных клубов. Говорил ей о том, какая она красивая. Покупал платья и убеждал носить их, а не джинсы. Он построил бы для нее замок и запер бы ворота…

– У вас найдется пять минут?

К слову сказать, Олли вдруг понимает, почему взрослые из его собственного детства – и в особенности из детских книжек – требовали, чтобы ребятишки всегда ходили чистыми и опрятными и являлись людям на глаза в отутюженных и накрахмаленных одежках. Ведь если ты отец вот такой девочки и тебе хватило ума дать ей прекрасное имя – например, Шарлотта Мэй (родись у Олли и Клем ребенок, его бы, конечно, пришлось назвать ботаническим именем: девочка была бы Лили-Анной или Розой, хотя, погодите, не Розой ли звали проклятую мать Флёр, которая всех УБИЛА и все УНИЧТОЖИЛА?), тебе хотелось бы, чтобы она выглядела на все сто, сверкала и сияла, как начищенный пятак. Ты не позволял бы ей строить шалаши и карабкаться по деревьям, и не дай Бог она наступит на собачье дерьмо или станет хватать еду руками. Ты покупал бы ей носовые платки и нанял бы няню в форменной одежде, чтобы та ГЛАДИЛА эти носовые платки.

– Конечно. – Олли слегка разворачивается на своем вращающемся кресле. – Присаживайтесь.

Когда Шарлотта Мэй в прошлый раз приходила к нему в кабинет, она плакала и рассказывала, что ей безумно хочется закончить бакалавриат с отличием. С тех пор Олли подтянул все ее баллы с 68 до 72, а с 72 (на всякий случай) – до 75. Он вообще-то всегда завышал ей оценки минимум на два балла просто за то, что она такая красивая и имя у нее чудесное. Студенты твердят, что необходимо добиться большей объективности в оценке работ и внедрить принцип анонимности, чтобы искоренить подобные преподавательские уловки, но они не понимают: полная безымянность приведет к тому, что все станут получать более низкие баллы. В наш век обесценивания отметок, заоблачной стоимости обучения и популярности сайта “Мамснет[24]” студентам, разумеется, завышают оценки, и если симпатичным эти самые оценки завышают чуть сильнее, чем несимпатичным, так это потому, что они этого заслуживают (по меньшей мере, в эстетическом отношении). В конце концов, именно эта логика работает в реальной жизни. Девушки вроде Рианны и Бейонсе добиваются успеха не потому, что у них прекрасный голос и они соответствуют шестидесяти процентам каких-то там особых требований, да к тому же трудились в поте лица. Нет, вовсе не поэтому программа Microsoft Word теперь автоматически ставит значок ударения над последней буквой имени “Бейонсé”.