Читать книгу "К другому берегу - Евгения Перова"

Ему удалось наконец повернуть к себе лицо Марины – вся розовая, она смущенно наморщила нос:

– Ага, а потом ты меня на выставку отправишь, и все будут меня голую разглядывать.

– Не голую, а обнаженную. Две большие разницы. На выставку мы тебя отправим одетую, а это будет для внутреннего пользования. И потом, какая выставка, где она? О чем ты говоришь…

Марина вздохнула и робко сказала – но глазами сверкнула очень даже кокетливо:

– Ну что, может, тогда пойдем? Порепетируем?

– Что… порепетируем?

– Как я буду тебе позировать!

Кофе в это утро она так и не выпила.

Когда Лёшка наконец уехал к матери, Марина развила бурную деятельность – лишь бы не поддаться тоске, которая стала клубиться черным дымом по всем закоулкам ее души, стоило только закрыться входной двери. Марина металась между кухней и комнатами, пытаясь одновременно убираться и готовить еду, и, как ни странно, у нее это получилось: ничего не убежало, ни пригорело, и не разбилось. Она даже успела разобрать полки в шкафу для Лёшкиной одежды, попутно критически осмотрев собственную: кошмар какой-то! Если на работу кое-что есть приличное, то дома ходить катастрофически не в чем. Разве можно показаться перед Лёшкой вот в этом? Ни за что! А белье? У нее было немножко хорошего белья, которое надевалось раньше исключительно на свидания, но после смерти Дымарика она все выбросила. А ночью? Не в этом же ужасе ложиться в постель! Она еще не подозревала, что Лёшка довольно быстро отучит ее от ночных рубашек, и Марина привыкнет спать без одежды: «Зачем тебе какая-то рубашка? Рядом со мной не замерзнешь. А так – все сразу под рукой…»

Лёшка все не возвращался, и Марина вымылась, уложила волосы, подумав, что пора стричься и, может, покраситься? А то вся седая. Спрошу Лёшку, решила она, сама себе удивившись: как быстро привыкла полагаться на него! Она в задумчивости смотрела на себя в зеркало, а потом вдруг решительно распахнула старый, заношенный, но любимый халат – распахнула и зажмурилась, с трудом заставив себя приоткрыть сначала один глаз, потом другой. Леший бы опять изумился – она впервые разглядывала себя раздетую. Раньше ей это и в голову не приходило. А сейчас Марина смотрела на себя как на чужую, постороннюю женщину, модель, натурщицу: что он сказал – идеальная грудь? Она повернулась боком и хмыкнула: правда, что ли? Женщина его мечты, ты подумай! И вдруг краем глаза увидела в зеркале отражение стоящей у шкафа упаковки, которую раньше не замечала – это были привезенные Лёшкой из деревни картины, завязанные в полиэтилен. Она повернулась, не заметив, как ее отражение в зеркале помедлило и протянуло было руку ей вслед, словно пытаясь остановить.

Рюкзак Леший сам разобрал еще в первый день, а это – забыл. Ей вдруг так захотелось посмотреть Лёшкину живопись, что она, быстро натянув все тот же серый домашний костюмчик, побежала за ножницами, чтобы разрезать веревки. Картин, написанных на оргалите, оказалось восемь – всё афанасьевские пейзажи. Марина полюбовалась, осторожно потрогала пальцем мощно бугрящуюся краской поверхность – как он это называет: пастозная живопись? Потом взялась за картонную папку с рисунками, утащила ее в комнату и удобно устроилась на диване…

У Марины всегда были сложные отношения с собственным телом. Оно казалось ей каким-то лишним. Тело надо было все время кормить, а есть ей никогда не хотелось. Потом ко всему прочему прибавились женские дела – Марина с брезгливым недоумением прочла выданную мамой книжку о взрослении девочки: это что, теперь так будет всю жизнь?! А когда все на самом деле началось, оказалось еще хуже, чем в книжке: кроме унизительных гигиенических ухищрений этому сопутствовала и нешуточная боль, особенно в первый день – такая, что Марина порой даже теряла сознание.

Она ненавидела всю эту физиологию, а мысль о будущих возможных родах вообще приводила ее в ужас, не говоря уж о близости с мужчиной: как это она разденется перед чужим человеком и позволит ему себя трогать? У нее рано появилась заметная грудь, которой она чудовищно стеснялась и старалась сутулиться, а когда однажды кто-то из мальчишек ущипнул ее – очень больно – Марина проплакала три дня и не хотела идти в школу.

Влюбившись в восьмом классе в учителя литературы, она порой ловила себя на совершенно неприличных мыслях: глядя на него во время урока широко распахнутыми серыми глазами, она думала, смогла бы раздеться перед ним или нет? И страшно краснела, когда ловила на себе его серьезный взгляд.

Когда появился Дымарик, Марина внутренне была готова к тому, чтобы «сдаться», как она это называла: почти все ее сверстницы были замужем, некоторые уже и по второму разу, почти у всех были дети, и только она носилась со своей девственностью, как курица с золотым яйцом! Но что делать, если ей никто не нравился, да никого, собственно, на горизонте и не было: в школе мальчишки ее не принимали всерьез, в институте парней почти не было, а если и были, то очень странные – какие еще могут быть мальчики на филфаке! Когда мама пристроила ее на работу в издательство, Марина оказалась там самой юной, и все окружающие ее мужчины, в основном семейные, представлялись ей безнадежно старыми. Мама пыталась знакомить ее с сыновьями каких-то приятельниц, но Марина так зажималась и стеснялась, что ничего хорошего не выходило.

Наконец Танька Кондратьева взяла Марину под крыло и потащила за собой в реальную жизнь, сильно отличающуюся от вычитанной в книжках. Скрепя сердце, мама отпустила ее в байдарочный поход с Кондратьевыми. Этому предшествовал страшный скандал, в котором Марина впервые в жизни сумела настоять на своем, хотя на самом деле этого похода побаивалась. С тех пор мать еще дальше отошла от дочери и в подобных случаях только пожимала плечами, говоря: «Что ж, решай сама! Ты у нас теперь взрослая», – Марина просто ненавидела этот ее скептический тон.

Она изо всех сил скрывала от матери свои отношения с Дымариком, особенно после того, как узнала, что тот женат. Перед Татьяной, сообщившей это, Марина еще держалась – ну, пусть он не свободен, и что? Но сама переживала страшно: ей казалось, что она упала ниже некуда! Ей было стыдно задать Вадиму простой вопрос:

– Это правда, что ты женат? – И она даже зажмурилась.

– Да, – спокойно ответил он, снимая пиджак. – Я никогда и не скрывал.

Они спали вместе уже полгода, встречаясь где придется – вот и сейчас это была чья-то чужая квартира. Марина смотрела на него с удивлением – Вадим даже не смутился.

– А почему ты мне сразу не сказал?

– Да ты и так знала.

– Я не знала, – ответила она тихо, чувствуя подступающие слезы.

– Да ладно! Никогда не поверю, что ты не выспросила все про меня у Татьяны.

– Я не знала, – повторила она, и Дымарик внимательнее вгляделся в ее печальное лицо.

– Ну, прости, я был уверен, что ты знаешь. А это что-нибудь изменило бы?

– Да. Я не стала бы… с тобой… встречаться.

– Ты это серьезно? – Дымарик сел рядом и обнял ее за плечи. – Марин, это же ничего не значит. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь! Печать в паспорте – это простая формальность, она ничего не меняет в отношениях между людьми. Мы с женой давно уже живем как… просто как друзья. Ради сына. Чтобы он вырос в нормальной семье.