Читать книгу "Двадцать тысяч лье под водой - Жюль Верн"

Целый час провел я в размышлениях, стараясь проникнуть в волнующую тайну этого человека. Нечаянно взгляд мой упал на карту Земли, разложенную на столе; и я, водя пальцем по карте, нашел точку скрещения долготы и широты, указанные капитаном Немо.

На океанах, как и на материках, есть свои реки. Это океанские течения, которые легко узнать по цвету и температуре и самое значительное из которых известно под названием Гольфстрим. Наука нанесла на карту земного шара направление пяти главнейших течений: первое на севере Атлантического океана, второе на юге Атлантического океана, третье на севере Тихого океана, четвертое на юге Тихого океана и, наконец, пятое в южной части Индийского океана. Вполне вероятно, что в северной части Индийского океана существовало и шестое океанское течение в те времена, когда Каспийское и Аральское моря и большие озера Азии составляли одно водное пространство.

Путь «Наутилуса» лежал по одному из таких течений, обозначенному на карте под японским названием Куро-Сиво, что значит «Черная река». Выйдя из Бенгальского залива, согретое отвесными лучами тропического солнца, это течение проходит через Малаккский пролив, идет вдоль берегов Азии и, огибая их в северной части Тихого океана, достигает Алеутских островов; оно увлекает с собой стволы камфарного дерева, тропические растения и резко отличается ярко-синим цветом своих теплых вод от холодных вод океана.

Я изучал путь этого течения по карте, представляя себе, как оно теряется в бескрайних просторах Тихого океана; и воображение так увлекло меня, что я не заметил, как Нед Ленд и Консель вошли в салон.

Мои спутники не могли прийти в себя от удивления при виде чудес, представших перед их глазами.

– Где же мы находимся? Где? – вскричал канадец. – Не в Квебекском ли музее?

– С позволения сказать, – заметил Консель, – скорее в особняке Соммерара!

– Друзья мои, – сказал я, приглашая их подойти поближе, – вы не в Канаде и не во Франции, а на борту «Наутилуса», в пятидесяти метрах ниже уровня моря.

– Приходится поверить, раз сударь так говорит, – сказал Консель. – Но, признаться, этот салон может удивить даже такого фламандца, как я.

– Удивляйся, друг мой, да, кстати, осмотри витрины, там найдется много любопытного для такого классификатора, как ты.

Поощрять Конселя не было надобности. Склонившись над витриной, он уже бормотал что-то на языке натуралистов: «брюхоногие, класс животных из типа моллюсков, семейство трубачей, род ужовки, вид Мадагаскарской ципреи».

Тем временем Нед Ленд, мало осведомленный в конхиологии, расспрашивал меня о моем свидании с капитаном Немо. Узнал ли я, кто он, откуда прибыл, куда направляется, в какие глубины увлекает нас. Короче говоря, он задавал мне тысячи вопросов, на которые я не успевал отвечать.

Я сообщил ему все, что я знал, вернее, чего я не знал, и в свою очередь спросил его, что он слышал или видел со своей стороны.

– Ничего не видел, ничего не слышал, – отвечал канадец. – Даже из команды судна никто мне на глаза не попался. Неужто и экипаж электрический?

– Электрический!

– Ей-ей, в это можно поверить! Но вы, господин Аронакс, – спросил Нед Ленд, одержимый своим замыслом, – вы-то можете мне сказать, сколько людей на борту? Десять, двадцать, пятьдесят, сто?

– Не могу вам на это ответить, Нед! И послушайте меня, выбросьте-ка из головы вашу затею овладеть «Наутилусом» или бежать с него. Судно – настоящее чудо современной техники, и я очень сожалел бы, если б мне не довелось с ним ознакомиться. Многие пожелали бы оказаться в нашем положении, хотя бы ради возможности поглядеть на все эти чудеса! Поэтому успокойтесь и давайте наблюдать за тем, что происходит вокруг нас.

– Наблюдать! – вскричал гарпунер. – Да разве что увидишь в этой железной тюрьме! Мы движемся, мы плывем, как слепые…

Не успел Нед окончить фразу, как вдруг в салоне стало темно. Светоносный потолок померк так внезапно, что я почувствовал боль в глазах, как это бывает при резком переходе из мрака на яркий свет.

Мы замерли на месте, не зная, что нас ожидает, – удовольствие или неприятность. Но тут послышался какой-то шорох. Словно бы железная обшивка «Наутилуса» стала раздвигаться.

– Конец конца! – сказал Нед Ленд.

– Отряд гидромедуз! – бормотал Консель.

Внезапно салон опять осветился. Свет проникал в него снаружи с обеих сторон, через огромные овальные стекла в стенах. Водные глубины были залиты электрическим светом. Хрустальные стекла отделяли нас от океана. В первый момент я содрогнулся при мысли, что эта хрупкая преграда может разбиться; но массивная медная рама сообщала стеклам прочность почти несокрушимую.

Морские глубины были великолепно освещены в радиусе одной мили от «Наутилуса». Дивное зрелище! Какое перо достойно его описать! Какая кисть способна изобразить всю нежность красочной гаммы, игру световых лучей в прозрачных морских водах, начиная от самых глубинных слоев до поверхности океана!

Прозрачность морской воды известна. Установлено, что морская вода чище самой чистой ключевой воды. Минеральные и органические вещества, содержащиеся в ней, только увеличивают ее прозрачность. В некоторых частях океана, у Антильских островов, сквозь слой воды в сто сорок пять метров можно прекрасно видеть песчаное дно, а солнечные лучи проникают на триста метров в глубину! Но электрический свет, вспыхнувший в самом лоне океана, не только" освещал воду, но и превращал жидкую среду вокруг «Наутилуса» в жидкий пламень.

Если допустить гипотезу Эремберга, полагавшего, что вода в морских глубинах фосфоресцирует, то надо признать, что природа приберегла для обитателей морей одно из самых чарующих зрелищ, о чем я могу свидетельствовать, наблюдая игру световых лучей, преломляющихся в грани тысячи жидких алмазов. Окна по обе стороны салона были открыты в глубины неизведанного. Темнота в комнате усиливала яркость наружного освещения, и казалось, глядя в окна, что перед нами гигантский аквариум.

Создавалось впечатление, что «Наутилус» стоит на месте. Объяснялось это тем, что в виду не было никакой неподвижной точки. Но все же океанские воды, рассеченные форштевнем судна, порою проносились перед нашими глазами с чрезвычайной скоростью.

Очарованные картиной подводного мира, опершись на выступ оконной рамы, мы прильнули к стеклам, не находя слов от удивления, как вдруг Консель сказал:

– Вы желали видеть, милейший Нед, ну вот и смотрите!

– Удивительно! Удивительно! – говорил восторженно канадец, позабыв и свой гнев и свои планы бегства. – Стоило приехать издалека, чтобы полюбоваться на такое чудо!

– Да, теперь мне понятна жизнь этого человека! – воскликнул я. – Он проник в особый мир, и этот мир раскрывал перед ним свои самые сокровенные тайны!

– Но где же рыбы? – спрашивал канадец. – Я не вижу рыб!

– А на что они вам, милейший Нед? – отвечал Консель. – Ведь в рыбах вы ничего ровно не смыслите.