Читать книгу "Путешественник из ниоткуда - Валерия Вербинина"

При таком раскладе все или почти все становилось ясным, исключая разве что роль Фриды Келлер. Амалия Корф была убеждена, что Фрида не могла причинить вреда Леманну, однако лакеи слышали, как чета Павловых ссорилась, а мадам ходила с красными от слез глазами. Не сговорилась ли Фрида Келлер со Стояновым? Может, она предала Леманна и уговорилась с болгарином поделить деньги за чертежи, которые наверняка стоят очень дорого? Если, конечно она знала, где ее спутник держал заветные восемь листков голубой бумаги. Но тогда вполне достаточно было убить Леманна, сымитировав несчастный случай, и вовсе ни к чему было прятать тело и обыскивать мою комнату.

А что, если Фрида ничего не знала? Что, если Леманн по каким-то причинам перестал доверять ей? Или наоборот – она уже не могла доверять ему? Ведь одна корявая записочка от Китти, которую я обнаружил в его кармане, чего стоила! Что, если Леманн...

– Черт возьми! – вырвалось у меня.

Мадемуазель Плесси подскочила в кресле и чуть не уронила зеркальце.

– Что такое, Аполлинер?

Но я не слушал ее. Я лихорадочно перелистывал страницы записной книжки в поисках той, на которую занес перечень примет Леманна.

Вот оно! Господин лет тридцати пяти, высокий, худощавый, темные вьющиеся волосы, небольшие усы... И перед моим внутренним взором возник незнакомец с насыпи, у которого в кармане лежал паспорт на имя Ивана Сергеевича Петровского, – среднего роста, рябой, рыжеватый. Усы-то у него имелись, но он вовсе не был Леманном! Какой же это шпион, скажите на милость, если таскает в кармане какую-то дурацкую программку цирка? А баронесса Корф! Ведь я подробно описывал ей внешность убитого, и, когда она слушала меня, в лице ее не дрогнул ни один мускул! Что же, она не знала, как выглядит человек, которого разыскивает их служба? А тут еще ее неожиданная откровенность за обедом у Веневитиновых, в присутствии множества посторонних людей...

– Она лжет, – сказал я вслух.

– Кто? – с любопытством спросила Изабель.

– Баронесса Корф. Тот человек, которого выбросили из поезда, – не Леманн, а кто-то другой. Но кто?

– Женщины всегда лгут. Особенно красивые женщины, – вздохнула Изабель. И без перехода продолжила: – Рекомендую вам попробовать кролика. По-моему, это единственное, что здесь умеют сносно готовить.

И, хотя все кролики на свете меня в тот момент не слишком прельщали, я все же последовал ее совету.

ГЛАВА XIX

– Голубчик, ну какие дела? Сегодня воскресенье, Элен Веневитинова замуж выходит, а вам бы только пустяками беспокоить, честное слово... Не понимаю я вас.

Григорий Никанорович Ряжский глядел на меня с укоризной. За окнами его дома чирикали воробьи. Небо было ясно, и солнце заливало окрестности золотым сиянием.

– Мне нужно поговорить с баронессой Корф, – упрямо повторил я.

– Ах, оставьте, – с гримасой досады промолвил исправник. – Скажите мне лучше вот что: вы узнали, кто в ваше отсутствие вломился к вам в квартиру?

– У меня есть на сей счет определенные подозрения, – уклончиво отозвался я.

Григорий Никанорович прищурился.

– Как говорил наш университетский преподаватель, если у вас есть только подозрения, значит, у вас ровным счетом ничего нет, – проворчал он. – Кажется, вы вчера куда-то ездили? С мадемуазель Плесси?

– Да, – ответил я, не вдаваясь в подробности.

Григорий Никанорович поглядел на меня задумчиво, и взор его мне, бог весть отчего, не понравился.

– Хорошая женщина, – вздохнул он. – Не красавица, конечно, но что-то в ней есть такое... Обаяние! – оживился исправник. – Между прочим, такое только у француженок бывает: вроде ничего особенного, а между тем...

Я невольно дотронулся до синяка на лбу. Синяк остался мне на память от соприкосновения с чемоданом обаятельной мадемуазель Плесси. Сегодня, впрочем, он болел гораздо меньше. А Ряжский меж тем продолжал рассказывать, каким сокровищем является Изабель Плесси. Она явно ему понравилась, что, впрочем, неудивительно: Ряжскому нравились все женщины, без исключения.

– Когда вы на ней женитесь? – осведомился исправник.

У меня возникло такое чувство, будто меня снова стукнули по голове чемоданом.

– Что?!

– Нехорошо, голубчик, – укоризненно молвил Григорий Никанорович. – Весь город знает, что вы поселились вместе с ней.

Я вспыхнул. Вчера, когда мы вернулись в N, Изабель заявила, что ни за что не потерпит, чтобы я оставался в доме, который пытались ограбить, и настояла на том, чтобы я перебрался в «Уголок для проезжающих».

– Если с вами что-нибудь случится, Аполлинер, я не переживу! – воскликнула она.

Мне и самому не слишком хотелось возвращаться в разоренную квартиру, так что я собрал свои вещи и занял номер по соседству с мадемуазель Плесси. Но, похоже, мой шаг был истолкован местными сплетниками как предложение ей руки и сердца.

– Григорий Никанорович... – начал я.

Но начальник остановил меня властным движением руки:

– Ни слова больше, голубчик! Вы же знаете, я по натуре не любитель совать нос в чужие дела, но посудите сами: вы всюду с ней, вас постоянно видят вместе... Нехорошо компрометировать бедную девушку, нехорошо!

– Она вовсе не бедная, – огрызнулся я.

– Тем более, – легко согласился исправник, – тем более. Женитесь, остепенитесь... Жизнь без заботы о хлебе насущном имеет иное качество, знаете ли. Она от вас без ума, что видно невооруженным взглядом. Ну-с... – Он бросил беглый взгляд на часы. – Простите великодушно, Аполлинарий Евграфович, но не хотелось бы опаздывать к началу венчания. Я же все-таки гость...

– Баронесса Корф тоже будет на свадьбе? – спросил я.

– Что? – Григорий Никанорович кашлянул. – Да, она обещала быть, если дела позволят. Мы тут, знаете ли, все ищем тело шпиона... обыскались уже, прямо скажем. Как сквозь землю провалился, паршивец! – Ряжский приосанился и поправил «Станислава» на шее. Для столь торжественного случая исправник облачился в парадный мундир, который наверняка должен был произвести неизгладимое впечатление на местных дам. – Но я вас, голубчик, убедительно прошу не беспокоить госпожу баронессу понапрасну. Все-таки воскресенье, да... Собачками занимаетесь?

– Какими собачками? – опешил я.

– Которые Жужу и Топси. Что, уже запамятовали? Кто-то ведь их убил, причем явно не дети. А?

Почему он так упорно хотел заставить меня заниматься столь никчемным делом? И тут у меня мелькнула догадка. Догадка, которая, окрепнув, превратилась в подозрение, а за подозрением последовал целый рой неприятнейших мыслей и соображений. Взять, к примеру, тот ключ, благодаря которому я вышел на след Стоянова, – ведь я нашел его неподалеку от камня, где сидел исправник. А его упорное нежелание принимать какие бы то ни было меры, когда я доложил ему об убитом пассажире? Что это, природная лень, просто нерадивость или... – или же нечто большее? А когда появилась баронесса Корф, он заметно запаниковал... Что, если это все неспроста? Что, если...