Читать книгу "12 невест миллионера - Елена Логунова"

Очередь затянулась надолго.

Мсье Ля Бин с помощницей работали быстро, в четыре руки, но на макияж каждой девушки уходило не меньше десяти минут, а нас было двенадцать.

К исходу второго часа ожидания в обеденном зале остались только мы с Катериной. Остальные одна за другой удалились на террасу и исчезли из поля нашего зрения.

Время от времени мимо открытого дверного проема – то с полотенцем, то с саквояжем, с большой кистью или с маленькой миской в руках – пробегала деловитая дама в голубом халате – помощница маэстро, Мария, но основное действо творилось за углом. Мы с Катькой изнывали от любопытства и скуки.

Наконец и Катерина меня покинула.

– Совсем как в чудесные школьные годы, да? – явно пытаясь меня подбодрить, ностальгически вздохнула Нюня. – Когда весь наш первый класс снимали с урока, чтобы сделать прививку от какой-нибудь детской болезни…

– Точно! Наша трусиха и тогда была последней в очереди на укол! – вспомнила Тяпа.

– Я не трус, но я боюсь! – угрюмо проворчала я.

Чего мне сейчас бояться, было непонятно. Наверное, перемен? Модификация внешности, даже небольшая, – это всегда серьезный шаг для женщины!

– Следующая! – сладким голосом позвал с террасы Просто Боб, выполнявший функции распорядителя.

Я одернула маечку, коротко выдохнула и решительно переступила порог.

– Боженьки мои! – ахнула моя Нюня.

Правильнее было бы сказать «божки».

Аккуратным полукругом в дырчатой тени ароматной цветущей глицинии высились некие подобия бронзовых бюстов, увенчанных тюрбанами и задрапированных простынками. Я, конечно, поняла, что это просто девушки, сидящие на стульях, но все равно впечатлилась.

Поскольку фигуры и волосы были закрыты, взгляд притягивали лица. Точнее сказать – лицо.

Одно на всех!

Маэстро потрудился на славу, девочки выглядели так, словно их не персональные мамочки на свет божий породили, а тиражировали по единой форме на литейном заводе.

– Дорогие мои Тяпочка и Нюнечка! – прошептала я. – Спасибо за то, что вы подготовили меня к этой минуте!

Впервые я искренне порадовалась тому, что обладаю триединой личностью. Кто-нибудь, менее склонный к шизофрении, мог бы попросту скончаться от инфаркта при виде одиннадцати клонов себя самого!

Самым поразительным оказалось даже не то, что физиономии передо мной были абсолютно одинаковыми. Потрясало то, что они стали еще больше похожи на меня!

Раньше очевидное сходство наших черт размывали небольшие различия в цвете волос, кожи и глаз, длине ресниц, разлете бровей, рисунке губ.

Искусный гример все эти отличительные черты устранил.

– Точнее сказать, он привел их к общему знаменателю, – поправила меня Нюня. – Теперь у всех девочек черные ресницы и брови, карие глаза и золотистая кожа без веснушек. Только с одной родинкой…

– Так это же твоя родинка!

Тяпа так возмутилась, словно черная мушка на щеке была моим личным изобретением, запатентованным и защищенным авторским правом.

– Сюда, пожалуйста.

Я позволила усадить себя на стул. Мои плечи окутала белая пелерина, а волосы – полотенце.

– Держите голову прямо, – попросила Мария.

– Конечно, – согласилась я, продолжая краем глаза рассматривать лицо девицы на другом конце амфитеатра.

Хлопочущие Ля Бин и его помощница то и дело закрывали мне обзор, но я не закрывала глаз, пока меня не попросили об этом особо.

Но и тогда я продолжала ясно видеть лицо, успевшее отпечататься в моей памяти.

Собственно, оно очень мало отличалось от того, что я привыкла видеть в зеркале.

Хотя в краткие периоды случавшихся со мною умопомрачений мне случалось опасно экспериментировать с макияжем и прической (из-за чего порою я выглядела то как дакота на тропе войны, то как индийский дервиш), бо́льшую часть своей взрослой жизни я провела в том неброском, но приятном виде, который был зафиксирован на моем фото в паспорте. На языке полицейского протокола, у меня там «лицо овальное бледное, волосы прямые темно-русые, нос короткий прямой, брови дугообразные, глаза карие, рот средний, губы пухлые. Особая примета – родинка на правой щеке».

Наличие у меня именно такой, как ему хотелось, родинки особенно порадовало мсье Ля Бина.

Маэстро вообще недолго со мной возился, фактически только лицо темным тоном покрыл да ресницы подкрасил. Мне повезло: кое-кому из девочек основательно выщипали брови, а это больно!

– Вуаля! – Маэстро отступил в сторону: – Господа, прошу вас!

Просто Боб с готовностью вышел на середину террасы и завертел головой, с откровенным восхищением рассматривая представленную ему коллекцию бронзовых болванчиков. А из-за апельсинового дерева в кадке выступил ранее незамеченный мною молодой человек с фотокамерой.

– Ух, ты! А он симпатичный! – моментально оценила новый объект неугомонная Тяпа.

– Вау! – моя соседка тоже хищно обрадовалась.

Я покосилась на нее. Она мне подмигнула.

– Катя, это ты, что ли? – неуверенно шепнула я.

– Я, я!

В отличие от меня, Катерина голос не понизила. Ее короткая реплика прозвучала громко и ввела в заблуждение симпатичного молодого человека с фотоаппаратом.

– О! Шпрехен зи дойч? – улыбчиво поинтересовался он в паузе между щелчками камеры.

– Ой! – тревожно пискнуло в моей голове.

Я с подозрением воззрилась на блондина-фотографа.

Хм…

Однако…

Я бы непременно запомнила эти мускулистые руки, прямую крепкую шею и эффектное сочетание загорелой кожи и выгоревших до белизны волос, разве нет? У меня всегда была хорошая память на приятные мужские лица и совершенно замечательная – на крепкие атлетические фигуры!

– Дойч, найн? – настойчиво повторил общительный фотограф.

– Чего?

Катерина нахмурила свежевыкрашенные брови. Очевидно, немецкий язык моя рязанская сестрица знала не лучше, чем английский.

В надежде получить перевод она привычно повернулась ко мне, но я лишь помотала головой.

Разумеется, я поняла, что фотограф интересовался, говорит ли Катька по-немецки, но решила отмолчаться. И даже Нюня, обычно активно побуждающая меня к вежливости, с этим моим решением беззвучно согласилась.

Я прикинулась глухонемой для того, чтобы фотограф не услышал моего голоса.

Он загорел, перекрасил волосы и переоделся в шорты и майку, не скрывавшие развитой мускулатуры, но я все равно узнала его – по голосу, который слышала лишь однажды, и по лицу.

По приятному, открытому лицу голливудского «хорошего парня».