Читать книгу "В жару - Нина Строгая"

– Ты правда любил маму?

– Да.

– Сильно?

– Да.

– Честно?

– Да, Ваня, я очень любил твою маму, – ответил Николай, закуривая.

«А меня? Меня ты любишь?» – хотел спросить Иван, но вместо этого задал другой вопрос:

– Я похож на нее?

– Внешне? – выпустил кольцами дым, Николай.

– Ну, вообще.

– Похож… и не похож… но больше похож…

– Я похож на женщину?

После этих слов Николай снова разразился смехом.

– Да-а-а, ты сегодня в ударе, явно. Ничего психотропного не принимал? Дай-ка я зрачки твои посмотрю, – продолжал смеяться Николай. – С ума сойти можно!

– Так похож? – насел Иван.

– Нет, Ваня, – с трудом сдерживая улыбку, ответил Николай, – на женщину ты не похож. Не обольщайся.

– А на кого?

– На хулигана, – затянулся Николай, – из хорошей богатой семьи, из восьмидесятых как будто немного. На чистенького такого, на понтах – в образе всегда, в фирменных джинсиках и белых кроссовках, со злобненькими и нагленькими глазками, правильным таким сердцеедским взглядом, с длинной челкой и сигаретой в зубах… На местную школьную или университетскую достопримечательность, мимо которой девчонки проходят, смущенно потупив взор, и краснеют тут же. – Николай на секунду задумался. – На самоуверенного, кокетливого экстремала, – тихо засмеялся он. – А сам не знаешь разве? В зеркало не смотришься?

– Кокетливого? – с кокетливым удивлением улыбнулся Иван.

– Ну да, – выпустил кольцами дым Николай, – но тебе идет, не переживай, идет очень. Так, что там дальше – теплый и? – Николай снова рассмеялся.

– Ну не смейся, не смейся, пожалуйста, не могу, когда ты так смеешься.

– Снова хочется? Да? – прошептал Николай, склонившись к уху Ивана.

– М-м-м-м-м…

– Сейчас расскажешь, и займемся.

– А! Вот еще! Жрачку вкусную приносил! – радостно вспомнил Иван и затушил сигарету.

– Но откормить тебя все равно не получилось.

– И помнишь, мы с тобой на английском целыми днями болтали, и ты мне Диккенса читал, Оливера Твиста…

– Угу, только, вижу, результата никакого, и от английского у тебя один fuck остался, – улыбался Николай и тушил сигарету.

– Наверное, странное мы тогда представляли зрелище, – пропуская замечание друга, продолжал Иван и ненадолго задумался. – Я еще тогда, знаешь, – и снова продолжал, – удивлялся, почему ты со мной возишься, что тебе во мне может быть интересно.

– Я тоже. До сих пор вот… удивляюсь. Но, видимо, что-то все-таки есть, – ласково улыбнулся Николай. – Кстати, что там с Олей-то?

– Да так, может еще какое-то время и потусовались бы, но она, похоже, на черном[42]снова плотненько.

– Хм, помню, работал с ней как-то, около года назад. Пришлось повозиться тогда с твоей зазнобушкой – ни разу в нормальном виде не появлялась, опаздывала безбожно, вусмерть обдолбанная в студию приползала – зомби, блядь, живая мертвечина, – с некоторым раздражением и горечью вспоминал Николай. – Ты же говорил – завязала?

– Угу, и развязала вот снова.

– Как ее держат еще?

– Ой, да не снимается она триста лет, – разочарованно вздохнул Иван. – А я не смогу больше. Не смогу просто. Было уже – проходили. Она переламывалась – тогда как раз – на сухую. Не первый раз, кстати. До этого, рассказывала, в клинике какой-то навороченной лежала, ну еще до знакомства до нашего. Так вот, знаешь, как было? – я две недели от нее не вылезал – придерживал блюющую над тазом и, когда она в ванной отмокала, пел ей, что ни попросит: из Стрэнглерс[43], из Кинкс[44], хиты их панковские, короче… Muse[45]что-то, Rasmus[46]– чудиков попсовых, ну, и эту ее любимую, Медведевскую, про страсть… По нескольку раз – кончала она прямо от этой песни…

– Как ты поешь, любая девица кончит, – улыбнулся Николай.

– Знаешь, я комбик к ней тогда притащил – соседи ментов вызывали даже, – продолжал Иван.

– Нежные у вас, однако, с Олей отношения. Я и не думал, что все серьезно так… и долго. Мне казалось до отъезда, я тебя с какой-то новой барышней видел?

– Просто Оля… ну, умеет она, короче, меня к себе возвращать, – усмехнулся Иван.

– Может, пожениться вам? Вы друг другу подходите очень. Оба такие немного… Зубочистки две такие, – улыбался Николай. – Ну и страсть у вас, как я понимаю, любовь…

– Издеваешься?

– Совсем нет, я серьезно.

– Какая, нахуй, страсть! Мы по-трезвому слова спокойно сказать не можем. Она меня бесит, я ее накаляю. Деремся иногда даже…

– Ну вот, говорю же – классическая семья, – тихо посмеивался Николай.

– Я себе семью по-другому представляю, Коля, – Иван на мгновение задумался. – Ты только не говори ей про меня – ну, где я и… если звонить будет, искать. Придумай что-нибудь, хорошо? Скажи, что я срочно уехал куда-нибудь, о’k?.. Она ведь опять меня вынудит, встретиться упросит, и потянется снова все. Точно так же сейчас все будет, как тогда: пойдет она на группу этих анонимных, бля, зависимых, и затеплится надежда, не у меня – у нее. Но однажды, через несколько месяцев, она пропадет на неделю, а потом позвонит из больницы, из нервного[47]– расскажет, что ей череп проломили – хулиганы, ага, в темном, блядь, переулке! Потом пройдет еще немного времени, и я найду ее в ванной – синюю, ледяную с перерезанными венами. Не, не справлюсь я – не могу… не хочу. И не потому, что не жалею ее, а потому, что бесполезно все, и другого конца не будет.

– Да-а-а, Ваня, тела своего ты, может, и не бережешь, но вот психику, покой душевный старательно охраняешь, – с иронией заметил Николай.

– Ну, я же говорил, Коля, нет его у меня, покоя этого. И еще я врать не умею и не люблю ее, наверно. А ты… ты бы сидел так с кем-нибудь, зная, что шансов вытащить человека крайне мало, зная, что необратимо все… предопределено?

– Думаю, сидел бы, если бы любил, конечно. Тогда бы, кстати, и проверил на прочность свои чувства, – усмехнулся Николай. – Бесился бы, наверное, боялся, сомневался бы, естественно. Анестезии, наркоза себе бы даже требовал. Но, если бы все правдой оказалось, принял бы и разделил – и боль, и безысходность любимого страдальца, терпел бы вместе, переживал рядом… поддерживал, облегчал, как мог… если бы хоть как-то мог. Наверное, Ваня… наверное, – задумчиво, с грустью заключил он.