Читать книгу "Убийство городов - Александр Проханов"

Такую книгу задумал Рябинин. К такой книге влекла его молодая неутолимая страсть. Таинственный поток, подхвативший его в свое загадочное стремление. Сама история, коснувшаяся городов Донбасса своим жестоким перстом. Каждый удар перста сметал с земли города и поселки, оставлял полные дыма воронки.

Рябинин решил уехать в Донбасс и там, на войне, найти своих героев, написать заветную книгу.

Он был молодым инженером, которого в институте учили строить самолеты. Но его увлечение скоростями и геометрией крыла, теорией воздушного боя и волшебными материалами, легкими, как пух, и прочными, как гранит, – эти увлечения растаяли. Они сменились пьянящей сладостью, когда в обычных словах вдруг начинает звучать чудесная музыка, способная поведать о снах, обожании близких, воспоминаниях младенчества и предчувствии будущей смерти. Он складывал слова, и вдруг появлялось видение сиреневой колокольни в сумерках московского переулка. Сизого льда на замерзшей луже, в которую вморожен красный осиновый лист. Бабушкиной седой головы, на которую падает бледное апрельское солнце, и он пугается мысли, что когда-нибудь креслице, где дремлет бабушка, останется навеки пустым.

Он оставил свое самолетное дело, огорчив родителей, и отправился странствовать. Как ловец выхватывает из потока ослепительных рыб, так выхватывал он из окружающего мира яркие образы, волнующие впечатления, людские судьбы. Переносил их в свои рассказы, где они замирали, останавливали свой бег, сберегались навеки.

Он работал геологом в тувинской тайге, на берегу Енисея, по которому плыли звенящие льдины, и на одной скакала и ржала обезумевшая лошадь.

Был послушником в монастыре, обирал яблоки в монастырском саду и видел, как упал ниц под яблоней изможденный монах и, рыдая, целовал землю.

Водил туристов в хибинской тундре и чуть не замерз, когда на спуске с перевала стали ломаться лыжи и люди комьями валились в долину, а потом на морозе, под розовой зарей, брели, превращаясь в ледяные скульптуры.

Теперь он устремился в Донбасс. Там была его книга, ее простреленные пулями страницы. Он сказал родителям, что собирается в Сочи, к морю. Не сообщил подруге, в какое очередное странствие отбывает. Связался с людьми в Москве, которые вербовали добровольцев. Предъявил военный билет офицера запаса, заверив, что умеет обращаться с автоматом и держал в руках гранатомет. И после нескольких встреч и проверок вылетел самолетом в Ростов.

Телефонные звонки. Похожие на пароль фразы. Ночлеги в пригородных пансионатах. Наконец, молчаливый, сумрачного вида вербовщик привел Рябинина в дом, где собрались добровольцы, желавшие попасть на Донбасс. В обшарпанной комнате пансионата они ждали проводника, который отправит их к границе.

Рябинин оказался в пестрой компании. Она собралась бог весть по каким признакам. Соединила столь разных людей, что при иных обстоятельствах они никогда бы не встретились.

Здесь был молодой чеченец Адам из Шатоя, с рыжеватой бородкой и зелеными тигриными глазами, которые пылали под желтыми бровями. Осетин Мераб из Цхинвала с одутловатыми щеками, заросшими синеватой щетиной. Калмыкский казак Валерий с коричневым скуластым лицом и кошачьими усиками. Кубанский казак Лубенко, похожий на Николая Второго красивыми усами и золотистой бородкой. Боснийский серб Драгош, подвижный, верткий, с горбатым носом и насмешливыми кривыми губами. Каталонец Аурелио с лиловыми печальными глазами и тихими вздохами. И он сам, Рябинин, уже приступивший к написанию книги.

Он поместил в нее своих новых знакомцев, раздумывая над тем, какую судьбу он им уготовит среди будущих боев и пожаров.

– Ну, а ты, Лубенко, почему ты поехал? – допытывался Рябинин у кубанского казака.

– Наше дело казачье, военное. – Казак пропустил сквозь пальцы золотой шелк бородки. Он был в казачьем мундире с золотыми погонами. Темно-синие штаны с лампасами погружались в щеголеватые сапоги. Грудь усыпали кресты и медали бог весть за какие походы. – Пошел к батюшке. «Благослови, отец Петр, заступиться за русскую землю». «Ступай, сразись за други своя. Казак, он и есть воин Христов». Вот и поехал. Не мог на диване отлеживаться, когда русских в крови топят.

– А ты, Адам?

Чеченец полыхнул на Рябинина зеленью глаз и оскалился, цокнул розовым языком.

– Брата моего Доку укры, суки, убили. У Басаева укры воевали, ненавидели русских. Снайпер один был, позывной «Палач». Он брату пулю между бровей всадил. Я сказал: «Мама, поеду кровника отыщу, который Доку убил». – «Поезжай, сынок». Я их там мочить буду за брата. Я «Палача» отыщу и уши его в Шатой привезу. – Адам что-то добавил по-чеченски, злое и короткое, как лязг затвора.

– А ты, Мераб? Донбасс далеко от Осетии.

– С грузинами вместе бандеровцы осетин убивали. Моего отца до полусмерти избили. Если поймаю укра, привяжу к дереву и буду бить, пока ребра не вылезут. У отца моего ребра сквозь кожу вылезли. «Поезжай, сынок, найди того, у которого змея за ухом наколота. Он злее всех меня бил». – На толстых щеках осетина сквозь синюю щетину проступили малиновые пятна.

– Ну а ты, Валерий? – спросил он у калмыка с кошачьими усиками. – Где Калмыкия, а где Украина?

– Все рядом. Мой прадед служил в калмыкском казачьем войске. Георгия получил на Турецкой войне. Калмыки России всегда служили. И я послужу. Меня атаман отпустил. Сказал: «Если убьют, не бойся. Семью не оставим». А я не боюсь. Пусть меня боятся. – Он радостно хмыкнул, топорща колючие усики.

– Ту Донбасс Америка, НАТО рат… В Донбассе Америка, НАТО воюет. – Серб Драгош задвигал острыми, нервными плечами. – Америка бомбордовала Србиа. Мостов бомбордовала, путей бомбордовала, децу бомбордовала Сербию била, мосты взрывала, дороги взрывала, детей бомбила. Америка Милошевича убио, Караджича мучи, Младича мучи. Америка Россию бомбить хочет. Я Америка стрелять буду. Дайте «калашников», дайте «эрпэге». Амерички танк подститати… – Он приподнял руки, будто подкинул автомат, нажимая крючок. Сменил автомат на гранатомет, наводя на невидимый танк. Раздул щеки и ухнул, изображая выстрел.

Каталонец Аурелио, не понимая по-русски, водил лиловыми глазами, и когда Рябинин обратился к нему: «А ты, Аурелио?» – тот певуче зарокотал, зацокал, поднял сжатый кулак и произнес: «Венсеремос!»

Все они явились из разных мест. Всех подхватил огромный ветер. Ревущий ураган толкал их в будущее. Этим будущим был восставший Донбасс. Этим будущим была его ненаписанная книга. И все, кто находился в этой утлой комнате, ожидая проводника, были героями его книги. Героями загадочного грозного будущего.

Часы шли, за ними никто не являлся.

– Обеда нет, лепешка есть, – произнес чеченец Адам. Стал рыться в дорожной кошелке. Извлек чистое полотенце и постелил на столе. Вытащил круглую, домашней выпечки лепешку. Расширяя и сужая тигриные глаза, осмотрел всех и ловко, бережно разломал лепешку на семь частей. Рябинин почувствовал, как сладко дохнуло хлебом. – Мама пекла. – Адам указывал на лепешку, приглашая всех угощаться. И все благодарно брали ломти, осторожно жевали. Рябинин старался запомнить просветленное лицо чеченца, руки, которые тянулись к хлебу. Думал, как опишет в книге обряд преломления хлеба, в котором все они братались, отбывая на неведомую войну.