Читать книгу "Плотский грех - Колин Маккалоу"

Волосы мужчины были густые, черные, зачесанные со лба назад, они лежали естественными волнами и заканчивались на воротнике. Маленькие, аккуратные уши были прижаты к голове, а очертания черепа принадлежали Адонису. Обильно загорелая кожа придавала облику мужчины определенную твердость, в которой он нуждался – уж слишком деликатны были изгибы его рта и изящество его носа, а скулы соперничали со скулами Юлия Цезаря. Над тонкими дугообразными бровями возвышался широкий и высокий лоб, на подбородке имелась ямочка, и, вероятно, в расслабленном состоянии ямочка образовалась и на правой щеке. Коренная разница между Не Известным и Доу Желанным заключалась в глазах, которые Хэнк изобразил ярко-синими, тогда как глаза Не Известного казались темными. На Фенеллином портрете их назначение заключалось в том, чтобы преобразовывать Люцифера в Мефистофеля: зловещие, полные тайн, само природное зло. Красота в самом своем мужском и страшном проявлении.

– Если когда-нибудь его встретишь, то уже не забудешь, – сказал Эйб, все еще находясь под впечатлением.

– Иногда я убежден, что хорошо его знаю, в другие моменты уверен, что никогда его и не встречал, – проговорил Ра. – Учитывая возраст Фенеллы и тот факт, что он числится отцом Руфуса, никто из нас его не помнит.

– Фенелла сказала, что после того, как она объявила ему о своей беременности, он снял с себя ответственность, и она никогда его больше не видела, – сказал Руфус.

Эйб изучал лицо Руфуса, его же лицо при этом было нахмуренным и напряженным.

– Как я ни стараюсь, не могу найти в вашем облике ничего общего с Не Известным. Вы привлекательный мужчина, но в другом стиле. Вы пошли в Фенеллу?

– Вообще-то нет. Она была очень светловолосая – это ее портрет на верхней площадке главной лестницы.

– В таком случае вы не похожи ни на одного из родителей.

– Я подменыш, ребенок, подкинутый эльфами взамен похищенного, – усмехнулся Руфус. – Но, должно быть, я все-таки ее сын – она оставила мне все свое состояние. Я любил ее, но она начала чахнуть задолго до того, как болезнь взялась за нее по-настоящему, так что это была любовь на расстоянии, если вы понимаете, что я имею в виду. Мы с Ра были воспитаны мамками, няньками, гувернантками и домашними учителями.

Сердце Эйба сжалось.

– Не очень-то семейная жизнь, а?

Руфус рассмеялся.

– На самом деле у нас была семейная жизнь. Мы родились в один и тот же день, и всегда были вместе. Поскольку мы геи, вы, вероятно, думаете, что нас растлили в детстве, но это не так. Мы думаем, мы были просто… рождены гомосексуальными.

Не желая в это углубляться, Эйб сосредоточился на Не Известном.

– Значит, никто, кроме Фенеллы, никогда не знал этого человека?

– Я могу вам сказать только то, это что его всегда окружала аура страха – все его боялись, потому что переняли этот страх у Фенеллы. И кроме того, поблизости был Айвор – еще один тошнотворный образчик. Мы с Руфусом имели обыкновение прятаться, когда он появлялся.

Содрогание такого большого тела, как у Ра, было впечатляющим; Эйб взирал на содрогающегося Ра с изумлением.

– Выходит, тот единственный отец, которого вы все-таки знали, тоже пугал вас обоих?

– До такой степени, что ни один из нас Айвора даже не помнит. Если бы вы показали нам его фотографию, мы бы его не узнали.

– О, это печально! – воскликнул Эйб, думая о собственных сыновьях. Жизнь копа показывала ему почти каждый день, как много на свете плохих родителей, но они с Бетти были твердо убеждены, что их мальчики будут благоденствовать под воздействием правильно составленной смеси из свободы и дисциплины. Пока что это срабатывало, но ключевым тут было слово «работа». – Сколько из ваших людей знает о Не Известном?

– Всякий, кто остается больше чем на месяц, неизбежно должен знать, – сказал Ра. – Мы содержим комнату Фенеллы как своего рода святилище, и наиболее ответственные ребята получают задание неделю-другую за ним ухаживать. Они все видят в портрете некий диссонанс и задают вопросы. Конечно, Иви знает, и Джесс тоже. И давнишние покровители вроде Корнблюмов и четы Тирни.

– Ник Греко, – добавил Руфус; судя по виду, он все еще не отошел от шока.

– Вы рассказываете эту историю, когда они спрашивают?

– Все, как есть, – ответил Ра. – Вся история семьи Карантонио интересна, а Не Известный определенно ее Человек-загадка.

Руфус снова подал голос:

– И все ваши четыре жертвы знали. Каждый из них махал пыльной тряпкой в святилище Фенеллы.

– Когда и как умерла Фенелла?

– В пятидесятом. Нам с Ра уже исполнилось по двадцать лет. Я был ведущим танцором в успешной балетной труппе под названием «Балет Богемия», а Ра, даже не имея профессионального образования, только что открыл свой бутик для крупных женщин в квартале от универмага «Блумингдейл» в Нью-Йорке – «Ра Танаис». Он был по уши в долгах и поставил все что имел на наряды, которые демонстрировал в своих витринах. Они были гениальны! Слух о них распространился быстрее лесного пожара. Мне было скучно в балете, и я хотел работать с Ра. Как ни странно, Ра достиг успеха до того, как умерла Фенелла, где-то месяца за три.

– Вы ожидали, что получите наследство, Руфус?

Выражение глаз цвета хаки не изменилось.

– В то время нет. Фенелла одобряла нашу гомосексуальность, но не хотела, чтобы мы покидали Холломан. Что ж, она умирала, бедняжка, и какой-то частью своего разума мы это понимали, но не хотели об этом думать. О, ссоры не было, но мы знали, что должны выбраться из Холломана, чтобы добиться чего-то в жизни, а проклятие медленного умирания состоит в том, что ты, по сути, никогда не думаешь, что это вообще случится. Что же касается ее денег – она обучала нас на дому, и ни один из нас не ходил в колледж, – то эти деньги не казались нам реальностью. Она никогда не баловала нас дорогими подарками или игрушками и никогда не назначала нам содержание, пока мы жили с ней. – Руфус улыбнулся. – Она не могла бы обойтись с нами лучше, даже если бы старалась, чего, мы думаем, она не делала. Мы отправились в Нью-Йорк в семнадцать лет, пахали, как ишаки, и добились некоторого успеха.

– А болезнь Фенеллы?

– У нее была изнуряющая болезнь. Слово, которое употребляли врачи, было странным для нас – демиелинизация[30]. Способность владеть собственным телом постепенно покидала ее, пока она не дошла до аппарата искусственного дыхания. Это случилось на семнадцатом году нашей жизни, и лично мы ничего не могли поделать, кроме как сидеть у ее постели. Медленная смерть на протяжении многих лет. Мы не гордимся нашим бегством, но да, так мы поступили – сбежали.

– Сколько ей было лет? – спросил Эйб.

– Она родилась в ноябре в тысяча девятьсот восьмом году, в тот самый день, когда ее отец Анджело Карантонио погиб на железнодорожном переезде. Так что в мае пятидесятого ей было сорок два года. – Лицо Руфуса исказилось. – Выглядела она на тысячу. – Руфус посмотрел на Эйба с вызовом в глазах. – Насколько я знаю, полицию в ее смерть никогда не впутывали. Ее лечила орава докторов в течение пятнадцати лет.