Читать книгу "Год тумана - Мишель Ричмонд"

Прежде столь аккуратный, Джейк дважды роняет вилку на пол и засыпает крошками всю рубашку.

— Ты в порядке?

— Я не спал. Уже давно. Может быть, неделю. На прошлых выходных прибирался в гараже. Представляешь? Делал уборку в гараже, как будто это важно. Обыскал каждый угол, каждую щелку в городе по сто раз подряд, опросил всех, кто только попался на глаза. Не мог заснуть, то и дело направлялся в комнату Эммы, но всякий раз мне недоставало смелости туда зайти. Нужно было чем-нибудь занять полночные часы. Наведение порядка в гараже показалось очень стоящим делом.

Я знаю, что имеется в виду насчет заполнения часов. Дэвид, отец Джонатана, убеждает меня снова заняться работой. «Вовсе не обязательно работать в полную силу. Просто делай что-нибудь там и сям, чтобы не утратить навык, пока не будешь готова». Он утверждает, будто какое-нибудь занятие — первая стадия возвращения к нормальной жизни.

— Как можно вернуться к нормальной жизни, если недостает самого главного?

— Если не получается сделать это ради себя, сделай ради Джейка. Работа поможет успокоиться. Поверь, меня только работа и спасла, когда Джонатан пропал.

Не сразу, но доходит, что он, возможно, прав. А даже если нет — я и так уже заняла много денег у Аннабель. И потому на минувшей неделе неохотно перезвонила потенциальному клиенту. Решила начать с чего-нибудь попроще. Не свадьба, не день рождения — всего лишь открытие ресторана.

После ленча захожу в свой любимый фотомагазин «Адольф Гассер». Магазин ничуть не изменился — изобилие техники, дорогие фотоаппараты, запертые в стеклянных витринах, книги и принтеры. Единственная разница — фотография Эммы в окне. Объявления по-прежнему расклеены на телефонных столбах и витринах по всему городу, но, кажется, прохожие больше не обращают на объявления внимания: для них это всего лишь фотография девочки, которая пропала пару месяцев назад, — грустно, но тем не менее такова жизнь.

Марли стоит за высоким деревянным прилавком — точно так же, как за день до исчезновения Эммы; под тридцать, очень рослая, сплошь покрытая татуировками. Она учится в Калифорнийской академии искусств. За шесть лет, в течение которых я наведывалась в «Гассер», за прилавком сменилась целая череда студентов.

Беру пленку, батарейки, фотобумагу, кладу на прилавок и протягиваю Марли кредитку.

— А мы по тебе скучали. Соболезную.

— Спасибо.

В моих руках бумажный пакет с покупками кажется бутафорским атрибутом какой-то пьесы, что давно снята с репертуара.

Возвращаясь к машине, миную длинную вереницу телеэкранов на витрине магазина. Все настроены на один канал. На экранах мелькает лицо Эммы: черные волосы, лучезарная улыбка, челка — бесчисленное количество раз. Затем появляется шериф. Он стоит за кафедрой у большого микрофона, в окружении прессы и толпы зевак. У меня перехватывает горло, а в голове мелькают самые жуткие картины: Эмму нашли, она мертва.

На остановке со скрежетом останавливается автобус, мимо катится толпа. Кто-то пребольно толкает меня в спину. У витрины останавливаются женщина с девочкой. Девочке лет четырнадцать, на ней узкие джинсы и коротенькая блузка.

— Есть новости об Эмме? — спрашивает она.

— Не знаю.

— Просто позор, — отзывается мать. — Каждый день на Среднем Востоке умирают сотни детей, а здесь твердят об одной этой девочке, и все потому, что малышка хорошенькая и вдобавок американка.

Качает головой и берет дочь под руку. Обе идут прочь, помахивая сумками.

Захожу в магазин и включаю звук одного из телевизоров. Шериф находится в Морро-Бэй, в четырех часах езды к югу отсюда. За ним стоит живая цепь полицейских, которые стараются держаться за рамками кадра. Какой-то краснолицый мужчина с редкими прядями волос, зачесанными поперек лысины, делает шаг вперед, якобы поправить микрофон, но даже дураку ясно, что он просто хочет подойти ближе к камере.

— Поступила новая информация по делу об исчезновении Эммы Болфаур, — объявляет шериф. Меня охватывает ужас, потом паника — сердце колотится, под черепом нарастает тяжесть, — затем появляется робкая надежда, и все это за одно мгновение, пока я стою и жду продолжения.

— Сегодня в полдень в полицейский участок пришла женщина, назвавшая себя Лизбет Болфаур, мать пропавшей девочки. У нас есть доказательства того, что она действительно та, за кого себя выдает. Послушайте обращение Лизбет, а затем я отвечу на вопросы.

Уходит несколько секунд на то, чтобы это переварить. Сначала накатывает радость, а потом сомнение. Почему сейчас? Почему по истечении столького времени Лизбет выбрала этот момент для эффектного появления?

Шериф откашливается и отступает. Люди в форме сдают в сторону, и к микрофону выходит женщина. Нет, не так я представляла себе мать Эммы. Она мало похожа на свою фотографию, сделанную почти семь лет назад. Опираясь на рассказы Джейка, я ожидала увидеть наркоманку с запавшими глазами, невнятной речью, спутанными волосами и следами бурной ночи на лице. Ничего подобного. Она среднего роста, полноватая, одета в стильное синее платье, темные волосы со вкусом уложены.

— Меня зовут Лизбет Далтон, — произнесено отчетливо, с паузой и явно отрепетированной улыбкой.

Красная губная помада, жемчужные серьги, нитка бус, которая не сочетается ни с платьем, ни с сережками. Это типичная домохозяйка из пригорода, смуглая, по-своему привлекательная, маленькая, с прямым носом. Пытаюсь вообразить Джейка рядом с ней, но тщетно. Что он в ней нашел? Что у них могло быть общего?

— Я мать Эммы. Узнала об этой ужасной трагедии только вчера, когда мне сказали, что мой муж… прошу прощения, бывший муж… участвовал в ток-шоу «Сегодня».

Знаю, она лжет. Исключено. Невозможно все это время жить в Морро-Бэй и ничего не слышать об Эмме. Все телеканалы только это и передавали.

Лизбет щупает сережку. Вдруг вспоминаю, что у меня есть точно такие же — Джейк преподнес, когда минуло полгода со дня нашего знакомства. Очень милый подарок, но я редко их носила; подобного рода украшения — символ женственности — всегда предпочитала моя мать. А если Джейк подарил такие серьги и Лизбет? Чувствую себя дурой. Интересно, какие еще подарки он продублировал?

Ишь ты, улыбается; на щеках появляются ямочки. Сходство между ней и Эммой потрясающее — та же форма носа и губ.

— И тогда я решила прийти сюда и попросить похитителя, кто бы он ни был, вернуть Эмму. Пожалуйста. Эмма, если ты меня слышишь, знай, мама любит тебя, золотце, и молится. Мы все хотим, чтобы ты вернулась.

Это говорит женщина, которая некогда уехала на курорт, одна, оставив пятимесячную дочь. Женщина, три года назад бросившая мужа и ребенка и с тех пор не удосужившаяся хотя бы позвонить.

— После развода вы общались со своей дочерью? — спрашивает репортер.

— Да, — лжет Лизбет.

— Если бы могли поговорить с Эбигейл Мейсон, невестой Джейка, что бы вы сказали?