Читать книгу "Экипаж специального назначения - Александр Афанасьев"

– Пошел! Ризко!

Снова хлесткий удар дубиной…

С дедовщиной у нас было покончено в Чечне, как стали ездить в командировки. Командование части, поняв, что дело пахнет керосином, провело беседы со старослужащими, а трех почти «граждан»[21]отправили топтать зону вместо дембеля. В «пластилиновой стране», как мы ее называли, ствол всегда под рукой, и свой, и трофейный, и устроить деду несчастный случай или «смертельное ранение случайной пулей» проблем не составляло ни разу. Но до этого не дошло – там как-то все сплотились. Когда поняли, с кем имеем дело, тут не до выяснения отношений между собой.

Спросите: что еще за моряки в Чечне? Да, были. Работали под армейский спецназ, задачи были в принципе те же – рейды, засады, активный поиск в горах. После того как было принято решение создавать универсальные части типа US Navy SEALS, через «пластилиновую страну» должны были пройти все…

– Вперед!

Черный зев задней двери обычного одесского РОВД. Сбитые ступеньки, сама дверь не крашена еще, наверное, со времен Лени Бровастого. Пахнущее хлоркой узилище…

– Стоять!

Стоим.

В общем, выскочить можно. В воротнике – две стодолларовые. В кармане – карточка «Привата». На ней – четыре штуки с небольшим. Важно – не привлечь внимания. И не переборщить. Если они поймут, что что-то не то, вцепятся как клещи…

– Проходим! Сюда сели!

Деревянная скамейка. Знаете, такая старая – дерево и массивные чугунные загогулины боковин. Выкрашена вся в тот же омерзительно зеленый цвет – и дерево, и чугунные боковины. Остро пахнет блевотиной, на полу – свежая пленка воды, сырость. Видимо, кто-то сблевал и потом мыли. На стене – едва заметный мазок крови.

Выкупили? Нет?

– Чо там?

Дежурный наглеет. Это именно дежурный, меня изначально готовили к активным операциям, и потому я прекрасно знаю структуру полицейского участка, что в США, что в любой из стран СНГ – она мало отличается от советской. На боку – потрепанный «АКС-74У», магазины связаны «валетом» – по башке бы дать. «ПМ» в поцарапанной кобуре. Стоит так, что и сам нас не видит, и частично перекрывает другому менту. Вариант – резко встать, обломок спицы в печень, толкнуть вперед, выведя из равновесия и второго мента, потом перехватить автомат. Два магазина – посечь очередями всех и здесь, и в дежурке, и – на рывок. Ментов в здании мало, менты на мероприятии.

Возможно, так и следовало бы сделать. Обстановка все спишет, в том числе и десяток трупов. Сложная сейчас обстановка, по той же Украине какая только сволота не бродит. Но я не могу. Потому что это не бандитско-джихадистский край, это Украина, с «Пузатой хатой»[22]и девочками на Крещатике. И тем более это Одесса, город, где живет моя бабушка… теперь уже – жила. И я не могу просто так взять и порезать автоматными очередями десяток человек в городе, в который я приезжал на лето, в городе, который щедро делился со мной любовью, солнцем и морем.

Не могу.

Зачем взялся? Сам не знаю. Может, потому, что кто, если не я, знающий город вдоль и поперек, бегавший его улицами и отдыхавший на его пляжах. Возможно, потому, что мне хочется другой судьбы для Одессы, грязной, с разоренным Привозом, с наркоманским Палермо на окраине, который надо выжечь каленым железом и больше к этому вопросу не возвращаться, с мразинами, которые торгуют одесскими девчонками в турецкие бардаки… Вот с этими у меня был бы отдельный разговор. Есть у меня знакомые из албанцев – вот я и продал бы этих торговцев живым товаром… на органы. С..и!

Нет, не могу.

– Чего там?

– Да вроде цапнулись. Стекла побили.

– Сильно?

– Вскрытие покажет.

– Грек там?

– По связи – там.

Начальника милиции города сняли и заменили другим. Начали перебрасывать «живую силу» в город – отморозков, ультрас, подонков всех мастей и видов. Казаки не успевают, Севастополь – тоже. Стволы неизвестно где.

И сам я. Сижу, курю, б…

А где-то там, на улицах, творится история. Нет ничего страшнее, когда история творится на улицах…

Резко зазвонил телефон. Дежурный пошел отвечать.

Вместе со мной – четверо, нас напихали в заднюю часть ментовского «бобика», как селедку. Хватали всех кого ни попадя: двое с явными следами побоев, один – пьяный, еще один – не понимаю за что. Меня тоже схватили просто так – я все помню, я был не пьяный. Проблема в том, что если и стрелять наугад, так тоже можно попасть в цель.

Паспорт у меня есть. Как и номер в гостинице, и использованный билет на поезд. Но эта легенда… русо туристо может сейчас и не прокатить.

Мент неторопливо жует жвачку, смотрит на нас оловянными глазами…

Возвращается дежурный:

– Ну, шо?

– Байда какая-то. Усилить бдительность…

Двести долларов. По сто – каждому. Проблема в том, что для них отобрать эти двести долларов и замесить меня дубинками проще, чем отпустить. Надо что-то придумать. Что-то из области психологии. Противопоставить одного другому.

– Товарищ милиционер… – ни в коем случае не «начальник», надо под лоха работать, – мне бы в туалет.

– Чо? Чо ты там крякнул?

– Э… э… – вмешивается дежурный, – выведи его, а то опять тут пол драить.

– Встал, – тычок дубинкой, – пошел…

Говорят, что туалет – лицо организации, насколько там все организованно и чисто, настолько можно судить о состоянии дел самой организации. Спорно, конечно, но этот туалет отражает состояние дел на Украине на все сто.

Непролазная грязь и блевотина, замазанное краской стекло, старые-престарые решетки, много раз крашенные, краска прямо свисает с них застывшими каплями. На стене – нецензурное слово, написанное понятно чем.

Мент стоит. Смотрит. Нет, все-таки понять не могу, кто на эту работу идет. Кто-то должен, наверное. Но кто – не могу понять.

Застегиваю брюки. Пока этот урод немного отвлекся, достаю стодолларовую. Проходя мимо, показываю, свернутую в руке.