Читать книгу "Жестокие слова - Луиз Пенни"

— Ваш дом — единственный, из которого видна вся деревня, и единственный, откуда видно бистро. Если убийца включал там свет, то вы могли это видеть.

— Наши спальни с другой стороны дома, — сказала Доминик.

Гамаш уже отметил это во время экскурсии.

— Верно. Но я надеялся, что у кого-то из вас могла случиться бессонница.

— Извините, инспектор, но мы здесь спим мертвым сном.

Гамаш не сказал о том, что мертвецы в старом доме Хадли никогда не спали хорошо.

В этот момент позвонили в дверь, и Жильберы вздрогнули — они никого не ждали. Но Гамаш ждал. Он видел, что по рю Дю-Мулен из деревни в их сторону идет агент Лакост.

Что-то произошло.

— Позвольте сказать вам кое-что наедине, — сказала Изабель Лакост после представления.

Жильберы поняли намек, и, когда они вышли, агент Лакост сообщила Гамашу:

— Звонила коронер. Жертву убили не в бистро.

Глава одиннадцатая

Мирна постучала в дверь бистро и отворила ее.

— Эй, хозяева, как вы там? — проговорила она в сумерки помещения.

Впервые за все то время, что она провела в Трех Соснах, в бистро в рабочее время не горел свет. Оливье открывался даже в Рождество.

Оливье сидел в кресле, глядя перед собой. Он посмотрел на нее и улыбнулся:

— Отлично.

— Отлично в понимании Рут? Отвратительно, Тошнотворно, Лейкозно, Истерично, Чахоточно, Нудно, Омерзительно?

— Можно и так сказать.

Мирна села напротив него и предложила чашку чая, принесенную из своего магазина. Чай был крепкий, горячий, с молоком и сахаром. «Ред роуз». Ничего необычного.

— Хочешь поговорить?

Она сидела тихо, глядя на своего друга. Она знала его лицо, отмечала едва заметные изменения, происходившие с ним в течение нескольких лет. Морщинки вокруг глаз, редеющие светлые волосы. Не изменилось, насколько она могла судить, то, что было невидимо глазу, но очевидно душе. Его доброе сердце, его внимательность. Если кто-то заболевал, Оливье первым приносил больному бульон. Первым приезжал в больницу. Всегда был готов почитать вслух кому-нибудь слишком слабому, уставшему и стоящему у того края, где делать это самому больше нет сил. Габри, Мирна, Клара — все они агитировали обитателей деревни помогать страждущим, и когда те приходили на помощь, Оливье уже был там.

Теперь настала их очередь помочь ему.

— Не знаю, захочется ли мне когда-нибудь открыть бистро снова.

Мирна отхлебнула чай и кивнула:

— Это понятно. Тебе нанесли удар. Представляю, каким потрясением было для тебя увидеть его здесь. Я знаю, каким потрясением это было для меня, но это ведь не мое бистро.

«Нет, ты не можешь представить», — подумал Оливье. Он ничего не сказал, только смотрел пустым взглядом в окно. Он видел, как по рю Дю-Мулен из старого дома Хадли идут старший инспектор Гамаш и агент Лакост. Он молился, чтобы они прошли мимо. Не появились здесь. С их проницательными глазами и бьющими наповал вопросами.

— Вот думаю, не продать ли мне все это. Не уехать ли.

Его слова удивили Мирну, но она ничем этого не показала.

— Почему? — мягко спросила она.

Оливье покачал головой и опустил глаза на руки, лежащие на коленях:

— Все меняется. Все изменилось. Почему все не может оставаться таким, как прежде? Ты ведь знаешь, они забрали две кочерги от каминов. Мне кажется, Гамаш считает, что это сделал я.

— Уверена, ничего такого он не считает. Оливье, посмотри-ка на меня, — сказала Мирна требовательным тоном. — Что он там считает, не имеет значения. Мы знаем правду о тебе. А ты должен узнать кое-что про нас. Мы тебя любим. Ты думаешь, мы приходим сюда каждый день ради еды?

Он кивнул и слабо улыбнулся:

— Ты хочешь сказать, не ради круассанов? Не ради красного вина? Даже не ради шоколадного торта?

— Нет, конечно, и ради этого тоже. В особенности ради торта. Но послушай: мы приходим ради тебя. Ты — главное, что привлекает всех. Мы тебя любим, Оливье.

Оливье встретился с ней взглядом. Раньше он не понимал, что всегда боялся задавать себе этот вопрос: неужели их любовь обусловлена только его положением? Он был владельцем бистро, единственного в деревне. Они любили его за атмосферу и гостеприимство. За еду и выпивку. Этим и ограничивались их чувства к нему. Они любили его за то, что он давал им. Продавал им.

Без этого бистро он был для них ничто.

Откуда Мирне было известно то, в чем он сам себе боялся признаться? Он посмотрел на нее и улыбнулся. На ней был ее обычный цветастый кафтан. К ее следующему дню рождения Габри сшил ей зимний кафтан из фланели. Оливье представил себе, как она в этом кафтане заправляет в своей книжной лавке. Большой теплый фланелевый шар.

Тот мир, что несколько дней сжимал его в своих клещах, ослабил хватку.

— Мы едем на ярмарку в Брум. Сегодня последний день. Что скажешь? Может быть, тебя заинтересуют сахарная вата, крем-сода или бургер с бизоньей котлетой? Говорят, Уэйн сегодня собирается продемонстрировать приплод молочных поросят. Я знаю, как тебе нравятся хорошенькие маленькие поросятки.

Раз, всего лишь раз во время ежегодной ярмарки Оливье свозил их в свинарник посмотреть на поросят. С тех пор он слыл любителем поросят. Но он не возражал. Так оно и было: ему нравились поросята. Он подозревал, что у него много общего с этими животными. Но на предложение Мирны он отрицательно покачал головой:

— Боюсь, я к этому не готов. Но ты поезжай. Привези мне чучело.

— Может, тебе нужна компания? Я могла бы остаться.

Оливье знал, что ее слова искренни, но ему нужно было побыть одному.

— Спасибо, но мне и в самом деле Отвратительно, Тошнотворно, Лейкозно, Истерично, Чахоточно, Нудно, Омерзительно.

— Ну, если тебе отлично… — сказала Мирна, вставая.

Проработав немало лет психотерапевтом, она умела слушать людей. Оставлять их наедине с самими собой.

Оливье смотрел в окно, как Мирна, Питер, Клара, Рут и утка Роза садятся в машину Морроу. Они помахали ему, он весело ответил им тем же. Мирна не махала — она только кивнула. Оливье опустил руку, перехватил ее взгляд и кивнул в ответ.

Он поверил ей, когда она сказала ему, что они его любят. Но еще он знал, что любят они человека, которого на самом деле не существует. Он был выдумкой. Знай они настоящего Оливье, они бы вышвырнули его из своей жизни и, возможно, из деревни.

Их машина преодолела подъем, направляясь в округ Брум на ярмарку, а он снова услышал те слова. Произнесенные в хижине, что спряталась в лесной чаще. Он ощутил запах горящего дерева, сушеных трав. И снова увидел Отшельника. Живого. Здорового. Испуганного.