Читать книгу "Душенька - Наталия Ломовская"

Букетик цветов стоял рядом с кроватью, на этажерке. За ночь тронутые зноем цветы приободрились, стебельки распрямились. Желтые грозди подмаренника источали томный медовый запах, ромашки таращились доверчиво. Ах да! Как я могла забыть?

«Если девушка тебе нравится и ты к ней серьезно относишься...»

Я даже зажмурилась, чтобы как можно явственней вспомнить его слова, его голос, его лицо, когда он произносил эти слова. Да так и заснула.

И сквозь пелену сна я долго еще слышала размеренную и неостановимую песенку ходиков: тик-так, тик-так, тик-так... Торопись, торопись жить, догоняй и хватай, танцуй и пой, плавай и бегай, обнимай и отталкивай, смейся и плачь, пей ледяную воду, стряпай веселую летнюю еду, рви ягоды в густой древесной тени, намывай до сияния половицы, соли в кадушке крепенькие огурцы...

Я давно хотела засолить огурцы и утром отправилась их собирать.

До огуречного поля было еще далеко, а я уже почувствовала в легком дуновении ветерка что-то терпкое, прогретое, доброе. С утра парило, и мне казалось, что улыбчивое июльское утро утирает пот со лба белыми облачками, что оно тоже идет вместе со мной посмотреть на пупырчатый урожай и вдыхает с наслаждением огуречный дух.

Подойдя к самому полю, я не увидела ни одного огурца, ни одного даже самого маленького огурчика. Только вьющиеся зеленые стебли, переплетающиеся местами с сорняковой травой. Но вот глаза начали привыкать к ажурному рисунку огуречных плетей. Да вот же он, первый огурчик, совсем рядышком, а там еще и еще!

Рука сама потянулась к самому аппетитному пупленочку, который был покрыт с одного боку серебристым налетом, но короткая острая боль заставила пальцы разжаться – огуречная кожица была вся в микроскопических иголочках. Стоит огурцу полежать пару часов в холодильнике или где-нибудь на кухне, и эта по-детски трогательная колючесть исчезнет навсегда...

Я сидела прямо среди огуречного поля и с аппетитом хрустела только что сорванным огурчиком. И вспоминала от кого-то услышанный рецепт засолки огурцов: важно было собрать их утром, обязательно сухим и жарким...

В этот день Коля тоже принес мне цветы. И через день. Тогда все привыкли к этому, и никто больше уже не удивлялся. Коля стал проводить у меня в кухне гораздо больше времени, чем требовалось для обеда. Впрочем, от него была существенная польза – он заточил все ножи, привел в чувство постоянно капризничавшую мясорубку и что-то такое сделал с плитой, от чего конфорки стали нагреваться одинаково быстро. Часто я ждала, когда он зайдет за мной в столовую после окончания рабочего дня и проводит домой. Мы шли, взявшись за руки, по деревенской улице. Жара спадала, лучи солнца, такие жгучие днем, ласково гладили нас по головам. Коля провожал меня до крыльца и шутливо раскланивался. Два раза он оставался пить чай на веранде. Я удивлялась: почему он не живет вместе с отцом? Дом большой, там всем хватило бы места. Неужели тому виной старый конфликт? Но между Иваном Федоровичем и Колей не чувствовалось ни малейшего напряжения, они общались легко, с удовольствием обменивались какими-то сложными соображениями насчет реализации урожая, шутили и смеялись.

Как-то я спросила у Коли – почему?

– Повзрослевшие дети не должны жить с родителями, даже если они живут в одной деревне, – охотно пояснил он.

– Тогда почему, – начала было я и запнулась. «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали», – говорила про меня мама, давно, когда я была еще маленькой и глупой. С тех пор, видимо, мало что изменилось. Но непрозвучавший вопрос тем не менее был услышан.

– Почему не уеду из Перловки, ты же об этом хотела спросить? Потому что пока не время. Но я хочу, чтобы ты знала – у меня большие планы, и я не собираюсь посвятить свою жизнь помидорам.

На мой взгляд, помидоры были не так уж и плохи. Но то, что Коля поделился со мной своими жизненными планами, мне польстило очень сильно. Он казался мне таким сильным, талантливым, умным, у него были такие славные глаза, и он с таким уважением и трепетом относился ко мне...

Вероятно, думала я, он считает меня девочкой, школьницей, с которой возможны только такие отношения, только платонические и нежные, с преподнесением букетов, с провожанием домой, с братской помощью и опекой. Все остальное – поцелуи, объятия и то, ради чего, собственно, и затеваются все эти брачные танцы, будет потом, в едва обозримом будущем. Я боялась вести себя слишком смело, чтобы не разрушать иллюзию собственной невинности, и в то же время сознавала, что она рухнет со временем. В общем, я попала в двусмысленное положение, от чего к испытываемому мной счастью примешивалось остренькое чувство вины...

Эта гремучая смесь предельно обострила мои чувства, редкие осторожные прикосновения Коли сводили меня с ума. Мне казалось, что его тонкие пальцы проникают сквозь мою кожу, дотрагиваются до нервных окончаний, заставляя тело трепетать в невообразимо сладкой муке. Между нами не было ни одного поцелуя, кроме того прикосновения его губ к моей ладони, ни одного объятия, но в моих снах это все уже произошло, вплоть до блаженного финала.

– Тебе кошмары снятся, что ли? – как-то обеспокоенно спросила утром бабушка. – Ты так кричала ночью... Здорова ли?

Я была здорова, как никогда. На вольном воздухе мое тело ощущалось иначе, чем в городе. Я казалась самой себе очень легкой. И хотя весы в больничке показывали все те же страшные, чрезмерные для моего возраста цифры, я ощущала себя настоящей стройняшкой. Тем более что в Перловке никто особенно не переживал из-за веса. Глянцевые журналы не пользовались спросом. Канал «Fashion» не транслировался. И ни разу я не услышала себе вслед презрительного: «Толстуха!»

О да, я была дома. И все, чего бы мне хотелось, это остаться тут навсегда. Жить на приволье, работать в свое удовольствие, выйти замуж за Колю, родить детей... Ах да, кажется, он что-то говорил о своем желании уехать отсюда? Что ж, можно и так. Можно приезжать в отпуск – послушать тишину, – думала я, сидя на веранде. Тихо было вокруг, тихо, как бывает перед бурей или большой бедой...

Утром того рокового дня я проснулась от голосов на веранде – говорили в полный голос, не стесняясь и не чинясь, из чего я сделала вывод, что у Ивана Федоровича были гости, и пришли они не просто на утренний кофе, а обсудить какие-то важные вопросы. Догадку подтвердила бабушка: она постучала в мою комнату, будучи уже при полном параде, и шепнула:

– Выпьем кофе на кухне, ладно? На веранде вроде как совещание.

Я, конечно, согласилась. Кухня у нас была чудесная, выходящая окнами на восток, обставленная простой деревянной мебелью, чистой и светлой. Мы торопливо пили огненный кофе, а из открытых окон до нас доносились голоса совещавшихся. Я знала всех, кто посетил нас в этот ранний час: кроме Ивана Федоровича и его неизменного оруженосца Арчибальда, на веранде сидели агроном Крымский, инженер Душевин и полная бухгалтерша с прелестной, но совершенно не подходящей ей фамилией Чайка – она в столовой всегда брала на обед две порции компота. Должен там был быть и Коля, но он что-то пока помалкивал.