Читать книгу ""Шведский стол" - Ася Лавруша"

– Аа, отшельник явился! – поприветствовала его жена супервайзера. – Ты такой сладкий, Нильс Сундин!.. Хоть бы ты женился наконец, что-ли?

Остальные, явно осуждая бесцеремонность Эвы, хором заговорили друг с другом.

От живых голосов Нильс не почувствовал ни успокоения, ни радости. Он уныло поплелся к себе в бунгало.

«Я, наверное, просто устал от пустыни и одиночества… – думал Нильс, ворочаясь в кровати и второй час безуспешно пытаясь уснуть. – Может, действительно, взять с собой кого-нибудь? Ульфа, рекомендованного по результатам теста?» Ульф носил очки со стеклами, которые слегка увеличивали его глаза. Нильсу это почему-то не нравилось.

«Может, лучше малоразговорчивый и ироничный Буссе? Или громкий веселый Бенгт?» – предполагал Нильс. Эти двое были самыми близкими его приятелями, но брать их с собой в Сахару почему-то не хотелось. Да и не факт, что они захотят поехать с ним. Все вообще складывалось по-дурацки. Он ведь так долго всех убеждал, что хочет работать один. Убедил – и пожалуйста! Плановики озвереют, когда узнают, что им нужно снова пересчитывать сроки.

Впрочем, он шел с опережением своего графика, так что минимум сутки на размышление у него были. Он надеялся, что утром на свежую голову само собой придумается какой-нибудь выход. И потом, может, это вообще временный кризис, может, он завтра пройдет…

На следующий день он завтракал позже всех. В столовой почти никого не было, и Берит была ему искренне рада. Он немного покопался в духовке, подтянул какой-то шуруп. Проверил посудомоечную машину, вспомнив, что Берит как-то жаловалась, что машина слишком громко моет посуду.

– Тебе нужна еще какая-нибудь помощь? – спросил Нильс. – Я сегодня целый день в лагере, так что можешь мной пользоваться.

– Да вроде нет… Хотя мне на рынок надо, но Йоста обещал прислать машину минут через сорок, – ответила Берит, посмотрев на часы.

– Поехали прямо сейчас, – предложил Нильс, – мне все равно делать нечего, а начальству не придется никого освобождать.

Яркие краски ливийского рынка солнцу выжечь не удалось. Всюду высились горы густо-кровавых помидоров и нежно-зеленых арбузов. На покрытых клеенкой прилавках лежали пышная малахитовая зелень и притворявшиеся маленькими сгущенными солнцами дыни с апельсинами. Остро пахли пряности и соблазняли сласти.

В отдельной части рынка, отгороженной невысоким покосившимся штакетником, торговали животными – верблюдами, коровами, лошадьми, ишаками. Народу здесь было не много. Чуть в стороне от всех, прямо на земле, сидел грустный пожилой араб. В руках он держал жесткую металлическую сетку с живой курицей. Наседка была коричневая, в крапинку цвета кофе с молоком, с красным хохолком и черными круглыми глазками. Ноги у курицы были связаны, она сидела неподвижно и только часто-часто моргала глазами.

– Сколько? – спросил вдруг Нильс по-арабски.

– Иншалла, – ответил араб. То есть «сколько аллах даст». Повинуясь внезапному порыву, Нильс вытащил десять драхм и протянул деньги продавцу. Это было по крайней мере втрое больше стоимости курицы. Ничуть не удивившись, араб взял деньги и отдал птицу.

Берит ни о чем не спросила, хоть и хотела – это было видно. Нильс молчал – он и сам себе пока не мог ничего объяснить.

Вернувшись в лагерь, отправился в столярную мастерскую. Сколотил большой ящик, выстлал дно опилками и тонкой, похожей на серпантин щепой. От ящика шел вкусный запах свежего дерева. Вернулся в бунгало, собрал свои вещи, зашел к Берит, взял пшена, погрузил курицу в машину и поехал в пустыню.

К вечеру добрался до нужного километра. К работе он приступит завтра с утра, а пока он просто обживал место и готовился – шезлонг, бокал, песок… Ожидание. Упало солнце. Зеркало неба перевернулось своей обратной стороной – черной, немного вязкой поверхностью, покрытой специальной зазеркальной мастикой. С восторгом играя свиту, засияли звезды. Снисходительно посмотрела вниз гордячка-луна.

Нильс удобно сидел в кресле. Рядом бегала курица. Гармония была полностью восстановлена.

А утром наседка снесла ему яйцо.

* * *

Еще почти три года Нильс ездил со своей курицей по Сахаре. Берит покупала птице какие-то специальные крупы. В лагере над ним посмеивались, но без зла. Правда Эва однажды попыталась развернуть против Нильса с его «боевой подругой» настоящую кампанию.

Как-то в отсутствие в лагере Йосты, она заглянула в комнату к Нильсу «поговорить». Он поговорил с ней о погоде, угостил кофе, который сварил прямо перед ее приходом. А потом стал жаловаться на головную боль и смотреть на дверь. У него действительно побаливала голова. Эва предложила массаж, «отличное средство» при мигрени. Нильс отказался. Она предложила принести виски – алкоголь, мол, тоже иногда облегчает мучения больного. Нильс снова отказался и вежливо, но решительно выставил жену начальника за дверь.

На следующий день Эва объявила в лагере, что Нильс сумасшедший. Или даже маньяк. «Ну скажите, скажите – разве может здоровый человек неделями жить в пустыне с курицей! Нет, вы ответьте мне!» – восклицала она, обращаясь ко всем, кого встречала.

К счастью, немногие хотели ей отвечать – а то ведь и вправду, могла бы добиться для Нильса какой-нибудь внеочередной врачебной комиссии.

Впрочем, иногда он и сам подумывал, не пора ли ему обратиться к врачу. Дело в том, что он начал страшно волноваться за курицыну жизнь – ее же мог укусить скорпион! У моря скорпионы были не опасны – ни для людей, ни для животных. Но чем выше по плато, чем суше и дальше в пустыню, тем больше концентрация яда в скорпионьем жале. Нильс всегда возил с собой сыворотку-противоядие, изготовленную из крови коня, которого укусил скорпион. Сыворотка вообще-то предназначалась для людей. На курицу она могла не подействовать. Нильс этого очень боялся.

* * *

Незадолго до окончания работ и возвращения на родину Али пригласил Нильса на свадьбу своего брата.

Это был удивительный праздник. Во дворе дома, выстланном известняковыми плитами, приготовления начались за неделю до торжества. На огромном вертеле целиком изжарился верблюд. В животе у верблюда помещалась нежная курдючная овца. В животе у овцы – курица. В курице – оливка. Оливка предназначалась самому дорогому гостю.

Ни готовивших угощения женщин, ни саму невесту никто из гостей не видел. Зато Нильс как-то с радостью поймал в остроарочном, луковичном окне женской половины дома крупную форму Берит. На Берит была чадра, и похоже, ей это очень нравилось.

Праздник шел по какому-то собственному, наполненному значениями порядку, и Нильсу в очередной раз стало жаль, что он не знает арабского.

Оливка досталась седому старику в белом. Старик почти ни с кем не разговаривал, а только внимательно и немного печально смотрел по сторонам. Однажды Нильс встретился с ним глазами и ему показалось, что пожилой араб прочитал всю его жизнь. Все тридцать три года – за то единое мгновение, вмещающее в себя один взгляд или один закат солнца в Сахаре.