Читать книгу "Серые души - Филипп Клодель"

Сами подумайте: ведь такое преступление, как Дело, всколыхнуло весь регион. Это как волна: новость несется вскачь, и на ее пути все дрожит. Людей это пугает, но при этом заставляет судачить. Можно сказать, занимает им и язык, и голову. И все же знать, что по округе рыщет убийца, что он где-то здесь, совсем рядом, и вы, быть может, с ним встречались или встретитесь, что он может оказаться вашим соседом, – такое ни для кого не хорошо. А если это происходит в военное время, то люди в тылу еще больше нуждаются в общественном спокойствии, иначе все пропало.

Способов раскрыть убийство не так уж много. Я знаю всего два: арестовывают либо истинного преступника, либо кого-то, которого объявляют преступником. Либо то, либо другое. И дело в шляпе. Не так уж это и сложно! В обоих случаях для населения результат один и тот же. Единственный, кто в проигрыше при такой подмене, это арестованный, но, в конце концов, кого заботит его мнение? А если преступления продолжатся, найдется и другая пара наручников. Но в данном случае они не продолжились. Денная Красавица так и осталась единственной задушенной девочкой. Других не было. Это и стало доказательством для тех, кто хотел им потрясать, что арестованный точно виновен. Ну же! Дело ведь закрыто. Опля!

Все, что я теперь расскажу, я своими глазами не видел, но это ничего не меняет. Я потратил годы на то, чтобы собрать воедино все нити, выяснить, где кто был, что говорил, найти ответы на вопросы. Да и с чего бы мне выдумывать?

XVIII

Утром третьего числа, пока я месил грязь на дороге, возвращаясь домой, жандармы арестовали двух парней, полумертвых от усталости и холода. Двух дезертиров. Из 59-го пехотного. Уже не первых, кого держиморды поймали в свои сети. Повальное бегство с фронта продолжалось несколько месяцев. Убегали каждый день, и беглецы, скрывавшиеся в сельской местности, порой предпочитали сдохнуть в лесах и перелесках в полном одиночестве, чем оказаться разорванными в клочья снарядами. Скажем, что эти двое попались весьма кстати. Для всех: и для армии, которая хотела примерно наказать их для острастки остальных, и для судьи, искавшего виновного.

И вот парнишек проводят по улицам. Под конвоем двоих кичливых жандармов. Люди выходят посмотреть. Два солдатика, два фараона. Два взъерошенных оборванца, форма в лохмотьях, лица небритые, животы впалые, еле-еле идут, озираясь по сторонам, а за запястья их с победным видом держит пара высоченных жандармов, розовых и сильных, в начищенных сапогах и отутюженных брюках.

Толпа растет и неизвестно почему, может, потому, что толпа всегда очень глупа, вдруг делается угрожающей, теснит пленников, окружает их плотным кольцом. Вздымаются кулаки, сыплются ругательства, да и камни тоже. Что такое толпа? Да ничто, просто стадо безобидных животных, если говорить с ними с глазу на глаз. Но собравшись воедино, почти слипшись друг с другом в запахе тел, пота, дыхания, бросая взгляды, подстерегающие малейшее слово, справедливое или нет, люди превращаются в динамит, адскую машину, паровой котел, готовый взорваться прямо вам в морду, стоит его только задеть. Жандармы, почуяв, куда подул ветер, ускоряют шаг. Дезертиры тоже бегут, уносят ноги. Все четверо укрываются в мэрии, а вскоре к ним присоединяется и мэр. На какое-то время все утихает. Наша мэрия – почти что дом. Но дом с сине-бело-красным флагом, по-прежнему реющим на фасаде, и прекрасным девизом для наивных простачков: «Свобода, Равенство, Братство», мило высеченным в камне. Это остужает пыл участников опереточной осады. Все останавливаются. Умолкают. Ждут. Ни звука. И вот через какое-то время выходит мэр. Откашливается. Видно, что страх выкручивает ему внутренности. Он вытирает взмокший несмотря на холод лоб и вдруг говорит:

– Расходитесь по домам!

– Без них не уйдем, – отвечает чей-то голос.

– Без кого? – спрашивает мэр.

– Без убийц! – бросает голос, но уже другой, и его, будто злонамеренное эхо, тотчас же подхватывает угрожающий гул десятков других голосов.

– Каких убийц? – спрашивает мэр.

– Убийц малышки! – отвечают ему.

Мэр от удивления разевает рот, но потом спохватывается и начинает орать. Мол, все тут с ума посходили, это черт-те что, брехня, выдумки, эти два типа – просто дезертиры, жандармы передадут их армии, а уж армия сама разберется, что с ними делать.

– Нет, это они, мы без них не уйдем! – продолжает настаивать кретин.

– Ну что ж, вы их не получите, – отвечает, упершись как бык, взбешенный мэр. – И знаете, почему вы их не получите? Потому что я предупредил судью, он уже сюда едет. И пусть он только приедет!

Есть магические слова. «Судья» – одно из таких. Как «Бог», как «смерть», как «дитя», и еще несколько других. Эти слова внушают почтение, что бы там ни думали. К тому же от слова «судья» холодок бежит по спине, даже когда тебе не в чем себя упрекнуть и ты невинен, как голубица. Люди хорошо знали, что судья – это Мьерк. История с его маленькими мирочками уже стала известна (угощаться яйцами в мешочек рядом с трупом!), равно как и его пренебрежение к малышке – ни словечка, ни жалости. Неважно. Даже если все его ненавидели, для этих тупиц он все равно оставался судьей, то есть тем, кто может одним росчерком пера отправить вас под замок, чтобы вы пораскинули мозгами. Тем, кто якшается с палачом. Чем-то вроде пугала, буки для взрослых.

Люди стали переглядываться. Толпа начала потихоньку рассасываться, сперва медленно, потом все быстрее и быстрее, словно ее охватили внезапные колики. Остался только десяток человек, застывших на мостовой, как столбы. Мэр повернулся к ним спиной и вернулся в мэрию.

Помахать именем судьи как жупелом было хорошей идеей. Почти гениальной идеей, которая, разумеется, помогла избежать линчевания. Теперь мэру оставалось по-настоящему предупредить судью, чего он, видимо, еще не успел сделать. Мьерк прибыл после полудня, в компании с Мациевым. Они казались давними знакомыми, что меня не удивляло, поскольку я видел их прежде. Я уже говорил, что считаю эту парочку выструганной из одной гнилой деревяшки. Оба отправились в мэрию, превращенную усилиями десятка нарочно вызванных жандармов в укрепленный лагерь. Первым распоряжением судьи стало поставить перед камином в кабинете мэра два хороших кресла, подать вино и что-нибудь к нему, то бишь разную снедь, сыры и белый хлеб. Мэр отправил Луизетту на поиски самого лучшего.

Мациев достал одну из своих сигар. Мьерк посмотрел на часы и присвистнул. Мэр остался стоять, не зная, что делать. Судья кивнул, и мэр понял это как приказ отправиться за дезертирами и их стражами. Что он и исполнил.

Бедняги вошли в кабинет, где от доброго огня немного ожили. Полковник велел жандармам пока проветриться, что вызвало смех Мьерка. Оба сообщника стали разглядывать мальчишек, довольно долго. Я говорю мальчишек, потому что они и были ими, еще совсем недавно. Один, Морис Рифолон, двадцати двух лет, родившийся в Мелене, проживавший в 20-м округе Парижа на улице Амандье, 15, был рабочим-печатником. Другой, Ян Ле Флок, двадцати лет, родившийся в Плугазене, бретонской деревне, которую до войны никогда не покидал, – работником на ферме.