Читать книгу "Лиса в курятнике - Эфраим Кишон"

— Судя по всему, да, — сказал Зеев, задыхаясь, и устремил свои очки к небу, как бы ожидая оттуда ответа.

Возвращению секретаря предшествовали бурные споры в машине. Геула требовала, чтобы Зеев немедленно вернулся в деревню во имя его известной преданности шефу, сам же секретарь утверждал, что возвращение на край света просто сведет его с ума. На этом этапе два функционера были привлечены в помощь несчастной женщине, положение которой мало чем отличалось от вдовьего. Они довольно агрессивным тоном объяснили молодому оппортунисту, лишенному всякого заступничества, что его выбор весьма прост — выйти из машины или выйти из партии. Зеев, к его чести, принял решение без колебаний, выбрав первый вариант. Он только попросил довезти его назад, до деревни, но эта просьба была отклонена Геулой, которая все еще опасалась всадников-мстителей. Таким образом первому секретарю выпала судьба совершить пешее паломничество в Эйн Камоним со всем багажом, и он шел, проклиная правительственный истеблишмент, требующий от начинающего политическую карьеру секретаря тащить столь нелегкий груз.

Дольникер не встретил своего помощника, ибо все еще отходил от утренних переживаний.

— Послушай, друг Зеев, я не знаю, какова была степень твоего участия в этом детском, но подлом и коварном заговоре, целью которого было послать ко всем чертям то, что я с таким трудом здесь создал. Однако ты, даже в лучшем для тебя случае, выразил солидарность с заговорщиками.

— Дольникер, я знаю, что на первый взгляд выгляжу виноватым, но поверьте, что мои действия были направлены на благо всех граждан и всей страны.

— В таком случае это ошибочное решение, господа, — разгневанно произнес Дольникер. — Вовсе не все граждане и не все государство подняли тебя из полной безвестности на уровень личного секретаря Амица Дольникера, а я сам сделал это в один проклятый день. Тем не менее я не намерен принимать дисциплинарные меры, хотя предупреждаю вас, господа, что только целенаправленная деятельность по восстановлению нашей деревни может несколько искупить ваше нетактичное поведение. Ясно?

— Ясно, Дольникер, — ответил секретарь и вновь обратил очки к небу, однако и на этот раз оно замешкалось с ответом…

* * *

Печальное происшествие затормозило развитие деревни лишь на несколько часов. Еще следы автомобиля не стерлись в дорожной пыли, как членам Временного совета были разосланы новые приглашения для участия во внеочередном заседании по «решению вопроса о приходной части бюджета с целью материального обеспечения функционирования местной администрации». Заседание прошло, как обычно, в зале заседаний, освещенном мерцанием нефтяных плошек. Дольникер, как всегда, руководил мероприятием с возвышения. На этот раз он ввел новшество — зачитал имена собравшихся по заранее подготовленному списку. Выяснилось, что отсутствующих нет. Затем председатель передал слово Оферу Кишу, на которого, как вы помните, был возложен сбор налогов. Низенький портной встал и начал читать по тетрадному листу, на котором было записано следующее:

«Для того чтобы установить количество жителей, имеющих трехдверные шкафы, я лично посетил в течение четырех дней шестьдесят пять домов, двести шесть комнат, семьдесят пять семей…»

— Погоди, Офер, — прогремел грубый голос Цемаха Гурвица, — это тебе не примерка костюма. Скажи нам без выкрутасов, сколько шкафов ты обнаружил?

— Ни одного.

— Ни одного?

— Ни одного.

— Вот видите, господин инженер, — с горечью произнес Элипаз, — вот так у них собирают налоги! Это народ жестоковыйный…

— Я попрошу тишины, господа, — председатель постучал молотком. — Я хорошо помню, что господина Киша просили составить список подлежащих налогообложению в соответствии с оценкой…

— Какой список?

— «Подлежащие налогообложению» — это те, кто должен платить налоги, это каждый грамотный человек знает.

Представители сжались, размешивая чай в стаканах и поглаживая носками ботинок спины котов.

— Господин инженер имеет в виду, — поддержал Зеев высокий уровень дискуссии, — что главное — не то, у кого есть шкаф с тремя дверцами, а то, у кого он мог бы быть.

Резник первым проник в суть вопроса:

— Я так понимаю, что это гораздо более справедливый способ. Шкаф действительно не определяет.

Дольникер выразил протест против назначения Офера Киша на должность налогового инспектора и предложил назначить наряду с неопытным инспектором налоговую комиссию, дабы она помогла ему в выполнении его функций. Собрание одобрило это предложение и тут же назначило комиссию в составе тт. Гурвица, Хасидова, Сфаради и Германовича. Однако как только комиссия приступила к проверке жителей, выяснилось, что катастрофическое однообразие жителей деревни встало у них на пути.

— У одного больше земли, у другого — больше скота, — подытожил сапожник, — то есть у всех одинаковые возможности по приобретению трехдверного шкафа…

Это открытие повергло собравшихся в общую депрессию. Резник предложил опираться на четырехдверный шкаф, однако большинство проголосовало против, утверждая, что таковых не бывает.

Наконец Зеев спас честь комиссии:

— Есть лишь единственный путь предотвратить неверное решение — бросить жребий.

Идея получила поддержку большинства. Портной, согласно копии списка, записал имена крестьян на бумажках и смешал их в шапке хозяина заведения. Комиссия решила отобрать двенадцать лиц, подлежащих налогообложению, в память двенадцати колен Израиля, и постановила просить председателя вытащить из шапки двенадцать бумажек. Однако политик отказался, заявив, что хочет воспитать совершенно независимую организацию. Поэтому миссия была возложена на члена комиссии Элипаза Германовича, который был, кстати, владельцем шапки. Жеребьевка не обошлась без осложнений. Элипаз без колебаний вытащил из шапки одиннадцать имен, которые были тут же записаны инспектором, однако последняя бумажка с некиим длинным именем заставила трактирщика побледнеть:

— Вот, — резко загрустил он, — это я…

Среди членов налоговой комиссии наступило смятение. Все взгляды устремились на Дольникера, но казалось, что и у него будто выдернули почву из-под ног. В конце концов Малка нарушила неприятную тишину, наступившую в зале.

— Глупости, — сказала она мужу, — нужно бросить жребий еще раз…

На устах Элипаза появилась улыбка, достойная жалости, он положил злополучную бумажку обратно и хорошенько встряхнул шапку. Затем он вытащил новый жребий и сотряс зал возгласом ужаса, как будто поймал лягушку:

— Что?! Снова я?!

Однако минутная слабость быстро прошла. Лицо трактирщика пожелтело от злости, и он бросил злополучную бумажку на пол.

— Из моей шапки! — заворчал он. — Просто смешно!

В третий раз он наконец вытащил не свое имя, и присутствующие вздохнули с облегчением. Все, кроме председателя. Тем временем опекун подготовил официальное уведомление о последней операции: