Читать книгу "Отпущение грехов - Фрида Митчелл"

Эндрю протянул руку.

— Иди ко мне.

Не колеблясь ни секунды, она приняла руку Эндрю, и он слегка потянул Гейл к себе. Потом он прижался спиной к другому валику и посадил Гейл к себе на колени.

Массаж ног заставил ее забыть о голосе рассудка. Она сидела между твердыми ляжками Эндрю, прижавшись спиной к его мускулистой груди, и была готова к полной и безоговорочной капитуляции.

— Радость моя, рассказывай. — Слова Эндрю рокотали в его груди, и этот рокот отдавался у нее в спине. Гейл почувствовала себя намного уютнее, и сама удивилась этому.

— Женщина была беременна, — тихо сказала она.

Эндрю обнял ее и прижал к себе. Гейл провела ладонями по рукам, лежавшим на ее животе, наслаждаясь прикосновением к чуть шершавой мужской коже.

— А ребенок? — спросил он.

Гейл вытянулась всем телом. Прижиматься к Эндрю и ощущать его мужской запах было удивительно приятно. Она положила голову ему на плечо. Боже, как тепло, как уютно, как спокойно…

— В инкубаторе для новорожденных. Подключен ко всем мыслимым и немыслимым медицинским приборам. Не знаю, выживет он или нет.

— Я не врач, — ответил Эндрю, — но знаю, что, хотя в наши дни можно создать ребенка в пробирке, во время беременности бывает всякое. Верно?

— К несчастью, да. Существует ряд опасностей, однако болезни, грозящие беременным и вызывающие детскую смертность, можно определять на ранней стадии и принимать соответствующие меры. Но тут дело не в этом. Дело в матери. Какой-то пьяный псих изувечил ее так, что опознать несчастную удалось только по зубам.

Перед глазами Гейл снова возникли воспаленные следы от уколов на руках молодой матери. Сломанные кости, сделавшие когда-то красивое лицо совершенно неузнаваемым. Одутловатая кожа с множеством ссадин и ужасных кровоподтеков — как свежих, синих и красных, так и старых, желто-зеленых. И маленькие идеально круглые шрамы, оставленные горящей сигаретой. Человеческое отребье в его худшем виде.

— Я не слабонервная. В отделении неотложной помощи иначе не выжить. Но по-прежнему злюсь, если все бывает бесполезно. Когда помогаешь родиться невинному ребенку, привыкшему к крэку или героину, это невыносимо. Я знаю, что нельзя давать воли этому чувству, но ничего не могу с собой поделать.

Руки Эндрю напряглись, и Гейл зажмурилась, борясь со слезами, снова навернувшимися на глаза.

— Энди, я не могу избавиться от боли.

Губы Эндрю нежно прижались к ее виску.

— Радость моя, боль напоминает нам о том, что мы еще живы. Ты ведь не хотела бы избавиться от нее навсегда?

— Сегодня утром мне этого хотелось, — призналась она. — Хотелось навсегда потерять чувствительность, но, когда мать умерла, пришлось делать кесарево сечение. Извлекая младенца из матки, я страшно злилась. Если он не умрет в ближайшие сорок восемь часов, то, может, и выкарабкается. Но я не могу не думать о том, какая жизнь его ждет. Всё против этого малыша, а ему лишь несколько часов от роду.

— Ты не представляешь себе, какими живучими бывают младенцы…

В голосе Эндрю прозвучала такая странная нотка, что Гейл закинула голову и посмотрела ему в лицо. Его глаза стали холодными и мрачными, рот угрюмо сжался.

Она слегка покачала головой.

— Не знаю, Энди. Младенец родился недоношенным. У него не полностью развились легкие. Утробный алкогольный синдром — это только начало. Добавь сюда привычку к крэку и еще Бог знает к чему. Плохое питание, желтуха, и я не удивлюсь, если у него обнаружится СПИД. А в довершение всего… Насколько нам известно, у этого малыша нет никого на белом свете, кто мог бы о нем позаботиться.

Эндрю крепко обнял ее и снова поцеловал в висок.

— Может быть, ему повезет, — сказал он. — Так же, как повезло мне.

Глава 10

Эндрю провел щекой по густым, пышным черным волосам Гейл и вдохнул их легкий цветочный аромат. Два дня назад он решил, что для усиления контакта с объектом нужно создать иллюзию интимности. Но сейчас, держа Гейл в объятиях, Эндрю сомневался в том, что эта женщина для него всего лишь объект изучения. Хуже того, Эндрю понятия не имел, что ему удалось создать — то ли иллюзию близости, то ли живую и жестокую реальность.

Рассудок говорил ему, что эта близость, созданная благодаря его усилиям, реальна не более чем Фея Сирени или Санта-Клаус. Дело человеческих рук, часть прикрытия, часть плана, направленного на то, чтобы раздобыть информацию, необходимую для достижения цели.

Но душа собирала силы совсем для другого.

— Как тебе? — эхом повторила Гейл. — Ты о чем?

Эндрю ощущал угрызения совести. Да, цель была ясна, но путь к ней был затянут пеленой тумана, как дорога перед глазами шофера-дальнобойщика, измученного долгими часами, проведенными за рулем.

— Как мне, — снова сказал Эндрю, крепко обняв Гейл.

Нет, он не боялся, что она станет вырываться, но чувства давили на его солнечное сплетение как грузовик весом в пятьдесят тонн. Он ощущал себя космонавтом перед запуском ракеты. Достаточно будет малейшего промаха, чтобы рухнуть на землю в клубах дыма и языках пламени.

— Энди, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Гейл, крепко сжав обнимавшие ее руки. — Ты был?..

Он кивнул и снова потерся щекой о ее волосы.

— Мои старики-учителя… это приемные родители. Я попал к ним в шесть лет. А свою настоящую мать не видел с четырнадцати.

— Но какое это имеет отношение к младенцу, который находится в инкубаторе для новорожденных? Что у вас общего?

Эндрю сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Ради создания этой проклятой иллюзии требуется раскрыться и впустить Гейл в тот уголок души, который он хранит за семью замками. Гейл далеко не дурочка. А он чертовски хороший оперативник и прекрасно понимает, что другого выхода нет. Информацию, которая сможет вывести на след ее брата, можно раздобыть только с помощью откровенности. Если сейчас он замкнется и попытается удержать Гейл на расстоянии, то провалит все дело.

Ты мне, я тебе.

— Энди… — Голос Гейл, полный сочувствия, отозвался болью в его душе. Сердце у него сжалось так, что он с трудом мог дышать.

Ты мне, я тебе. Самые тяжелые воспоминания детства в обмен на ее сокровенную тайну. Воспоминания, которым он изо всех сил пытался не давать воли и оставить в прошлом, — за часть души Гейл, которую она научилась хранить от посторонних. Чувства, которые могли вырваться наружу и навсегда лишить его спокойствия, чувства, от которых он так и не смог избавиться, — за тот уголок сознания, в котором Гейл хранила память о привычках и образе мыслей своего брата, человека, разыскиваемого полицией.

Часть его души — за сведения, которые помогут завершить дело Кристофера Нортона.