Читать книгу "Интимные подробности - Ален де Боттон"

Должно быть, этим объясняются проблемы, возникающие при необходимости достать "козу" из носа в присутствии другого человека.

— Прости, это не гигиенично, я знаю, — извинилась Изабель, читавшая газету на диване, когда я неожиданно поймал ее за этим малопочтенным занятием.

— Все нормально, — успокоил ее я. — И что ты собираешься с ней делать?

— Ну, обычно я скатываю их в комок.

— А потом?

— Ну, если рядом есть корзинка для мусора, бросаю туда, а если нет — то вытираю руку о ковер. Самые лучшие "козы" — сухие и плотные, а хуже всего — когда во время простуды из носа льется вода. Потом идет то состояние, когда ты не можешь ни высморкаться, ни отковырять "козу", потому что ни первое, ни второе не прочистит нос как следует. Не дай бог, вытащишь половину, и тут она оборвется на полпути, так что придется попотеть, чтобы этого никто не заметил.

Изабель объяснила, что выделения в носу бывают разного цвета, и последний напрямую зависит от чистоты воздуха. Городской смог делает их черными, а в сельской местности они становятся желтыми, как пчелиный воск. Иногда встречаются "козы" поразительной величины, а их шероховатая поверхность напоминает стены доисторических пещер.

— Ты часто прилепляешь их к?…

— Уже перестала, но в детстве, в школе и дома, бывало, прилепляла их к нижней поверхности стола или к задней стороне серванта, в котором мы хранили посуду. Или, если читала, к газете.

— И ела их?

— Пробовала, но они оказались слишком солеными.

Несколько недель спустя, в один необычайно жаркий летний вечер, вскоре после одиннадцати часов у меня в квартире зазвонил телефон. Я лежал в кровати и смотрел документальный фильм о двух однояйцевых близняшках, каждая из которых вышла замуж за флейтиста-левшу. Я решил не брать трубку, а предоставить это автоответчику.

— О черт, наверное, тебя нет дома. Это Изабель. Извини, что звоню так поздно, но сегодня я совершила ужасную глупость. Отдала свои ключи боссу, и теперь не могу попасть к себе…

Я уже вник в суть проблемы, схватил трубку и немедленно предложил Изабель воспользоваться одной из своих кроватей. Правда, согласилась она не сразу.

— Спасибо тебе, но лучше я посплю на полу.

— Отличная идея. Хотя… Погоди-ка… А ты уверена, что на буфете или на балконе тебе не будет еще удобнее?

— Не издевайся. Извини, мне просто очень неловко.

В конце концов она согласилась на диван, который стоял в холле. Планировка моей квартиры не очень-то способствовала уединению, и, метнувшись из ванной к дивану в одолженной у меня футболке, Изабель взвизгнула: "Не смотри!"

Должно быть, не вполне обычный характер наших отношений побудил нас поспешно сообщить друг другу, что мы смертельно устали, и выключить свет, одновременно пожелав друг другу спокойной ночи.

Я попытался уснуть, но жара и близкое присутствие другого тела не располагали ко сну. Я открыл глаза, чтобы мысленно порисовать на потолке, затем поправил подушки, полюбовался на трещину в стене напротив и задумался о том, как там Изабель — должно быть, пытается заснуть, вслушиваясь в скрипы и шорохи, доносящиеся из гостиной. Мы оказались в весьма деликатном положении, поскольку уже попрощались на ночь, а теперь осознали, что ни один из нас, скорее всего, не спит, но притворяется спящим, чтобы не мешать отдыхать второму. С каждой минутой становилось все труднее решиться подать голос, и я уже начинал слегка паниковать, воображая себе перспективу долгой бессонной ночи, в течение которой мне не останется ничего другого, как гадать о значении звуков, доносящихся из холла: негромкого сопения или шороха конечностей о простыни.

— Ты спишь? — тихо-тихо спросили меня из-за двери.

— Без задних ног. А ты?

— Я тоже.

— Это хорошо.

— Ночь очень жаркая.

— Ага.

— Можно мне открыть окно в гостиной?

— Конечно.

Я наблюдал, как Изабель поднимается с дивана и идет к окну, освещенная оранжевыми лучами уличного фонаря.

— Так лучше, — заметила она. — Вообще-то я плохо сплю — иногда читаю всю ночь, а потом прихожу на работу совсем разбитая. Думаю, эта привычка у меня с детства. Мы с сестрой ночевали в одной комнате, и вечно недосыпали, потому что болтали чуть ли ни до утра.

— О чем?

— О, обо всем на свете. Но чаще всего — о какой-нибудь неприличной ерунде.

— Не могу себе такого представить.

— Почему?

— Не знаю.

— Хочешь, расскажу тебе секрет? — спросила Изабель.

— Да.

— Обещаешь, что никому не скажешь?

— Ну конечно, не скажу.

— Ладно. Это касается меня и моей сестры.

— И что?

— Нет, не могу. Я боюсь.

— Нет уж, нельзя вот так начать и остановиться, — запротестовал я, поскольку слово "секрет" уже распалило мое воображение.

— Ну ладно. Только если ты обещаешь не проболтаться ни одной живой душе. Дело в том, что сестра была человеком, с которым я впервые я по-настоящему поцеловалась.

— Ты ухитрилась совместить в первом поцелуе лесбос и инцест?

— Нас страшно занимало, почему люди в фильмах постоянно обнимаются и целуются, и вот однажды я предложила проделать все это самим. Мы залезли в кладовую — вероятно, в глубине души мы догадывались, что делаем что-то не то — и раскрыли рты, подражая тому, что видели на экране. Потекли слюни, и мы захихикали, но не остановились, потому что это оказалось довольно приятно. Видимо, это был мой первый сексуальный опыт. И с того дня всякий раз, когда по телевизору показывали фильм, где люди целовались, мы переглядывались и начинали смеяться. Даже теперь, когда мы с Люси идем в кино и на экране целуются, я спрашиваю себя — не вспоминает ли она то же, что и я. Но теперь мы слишком взрослые, чтобы говорить об этом. Такой вот секрет. Ты обещаешь держать язык за зубами, правда?

Секреты обладают удивительной способностью разжигать наше любопытство, но зачастую в них не обнаруживается ничего сенсационного. Наверное, когда произносится это слово, мы подсознательно вспоминаем собственные тайны, и не думаем о том, что имеет в виду собеседник. Мы скрываем те аспекты своей личности, которые, как нам кажется, отличают нас от остального человечества. Они — зловещая и раздражающая сторона нашей уникальности; это те моменты, когда мы пренебрегаем ожиданиями социума, но не для того, чтобы совершить геройский поступок или гениальное открытие, а, напротив, руководствуясь мотивами, которые цивилизованный мир как минимум осудил бы. Таков был и секрет, о котором я упомянул, — влюбленность в брата или сестру или влечение к людям своего пола. Неудивительно, что у детей так много секретов — недостаток опыта делает их чрезмерно чувствительными ко всему неординарному, заставляя тщательно хранить свои маленькие тайны. С другой стороны, к концу долгой жизни запас секретов тает, поскольку то, что когда-то казалось ненормальным и постыдным, теперь гармонично вписывается в наше представление о сложности человеческой натуры. Таким образом, склонность людей выбалтывать чужие тайны объясняется не столько жестокостью, сколько умением увидеть (с позиции наблюдателя), что в том или ином факте на самом деле нет ничего скандального или необычного, а значит — нет и причин хранить его за семью печатями.