Читать книгу "Козлы! - Ариэль Бюто"

Цветы. Вчера их столько надарили, что пришлось уступить им ванну. Никогда она не видела так много цветов — только на крестинах и похоронах. Недолговечные дары природы, которыми нас встречает и провожает мир. Она отлично поняла намек. Цветы — символ ушедшей молодости. Пусть все наперебой убеждали ее, что никогда еще она не была такой красивой, — чепуха. Она действительно великолепно выглядела, цвела пышно, ярко, словно пион, который никогда так не радует цветом и ароматом, как за несколько часов до увядания. В чем причина этого сияния? Она радовалась тому, как замечательно отпраздновали ее день рождения? Или же она стоит на пороге второго рождения, когда вновь появится на свет, будто бабочка из кокона? Или она лишь немного расправила плечи — только для того, чтобы согнуться еще ниже к земле, которая однажды окончательно ее поглотит?

Вчера поразмыслить над этими вопросами не удалось: было слишком шумно и людно. Ее засыпали комплиментами, душили в объятиях. Гостей созвал Марк. Все были только рады поздравить именинницу и подсластить горькую возрастную пилюлю. Среди приглашенных, кроме самых близких — Флоранс и Каролины, были институтские друзья и бывшие поклонники. Марк постарался собрать всех, кто когда-либо хоть что-то значил в жизни его жены.

В результате из кухни с диким криком «Happy birthday to you!» выскочило человек тридцать. Когда первый шок прошел, Элиза физически ощутила человеческое тепло. При свете множества свечей она увидела накрытый скатертью стол, а на нем угощение, приготовленное с душой, и подарки. Флоранс прыгала вокруг с фотоаппаратом.

— Сегодня ты хороша как никогда, — шептали со всех сторон.

«Мой прощальный фейерверк, а потом грядет тьма», — думала Элиза.

«Воплощение любви и нежности», — гласила надпись на могиле сорокадвухлетней матери семейства. По ограде ковылял жирный ворон. Чуть поодаль нелепый бронзовый клоун увековечивал память о величайшем танцоре всех времен и народов. На шее клоуна болтались розовые балетные тапочки. Элиза подняла воротник, защищая лицо от первых снежинок. Поскользнулась и схватилась за ствол дерева. Сначала она разглядывала древесную кору, затем подняла глаза к облакам. Вот и ветки, чем ближе к небесам, тем тоньше, с грустью отметила Элиза.

Доминик, двухнедельный роман с которым перерос в двадцатилетнюю дружбу, крепко обнял ее, не стесняясь окружающих. Неужели она уже настолько стара, что никто в упор не видит в ней женщину, способную соблазнить мужчину?

— Ах, Элиза, Элиза… Если бы ты только согласилась…

— Роль самой дряхлой из твоих любовниц меня абсолютно не устраивает! — перебила Элиза. — И кстати, большие дяди не должны заставлять маленьких девочек плакать. Отправляйся к своей красавице!

Доминик поцеловал ее в щеку и вернулся к своему последнему завоеванию — двадцатипятилетней стюардессе, смиренно ожидавшей в сторонке. Элизе хотелось искусать обоих.

Марк следил за переменой блюд, скромно выслушивая похвалы своему умению устроить праздник. На правом запястье Элизы сверкал изумрудный браслет, подаренный под охи и ахи многочисленных свидетелей. Марк знает, как позаботиться о собственном имидже.

Вечеринка была в полном разгаре, когда объявился последний гость: специально чтобы поздравить Элизу, из Марселя прибыл не звонивший уже около года Жан-Мишель. Похоже, Марк досконально изучил записную книжку жены, составляя список приглашенных! Элиза обняла запоздалого гостя, и вдруг ее повело от знакомого запаха его туалетной воды. Были времена, когда этим запахом пропитывалась и ее кожа.

— Меня очень удивил звонок твоего Марка, но я сразу решил воспользоваться случаем, — шепнул Жан-Мишель. — Мы с ним мило поболтали. Тебе невероятно повезло, твой муж тебя по-прежнему обожает.

Если он опять начнет говорить, что любит ее, но не может взять грех на душу, разрушив семью, то лучше бы сидел дома. Его отговорки она знает наизусть. Именно под это пакостное бормотание он затащил ее в постель, а потом бросил. Но нет, Жан-Мишель смотрел на Элизу с нежностью. Брал под руку, беседовал с ней вполголоса. И она снова почувствовала себя желанной. Сегодня ни один мужчина не может противиться ее чарам — ни Доминик, ни Жан-Мишель. Она улыбнулась своему отражению в зеркале над камином. Закадычные подруги, Флоранс и Каролина, окружили ее, смеясь. Элиза была счастлива.

Она сползла вниз по стволу, колени обжег холод мерзлой земли. В груди что-то болезненно сжалось при воспоминании о том, как он грубо схватил ее за руки. Вспомнился чужой, полный ненависти взгляд, будто все пятнадцать лет он вынашивал план убить ее, да смелости не хватило. Нет, он ее не ударил, но уничтожил словами, заляпал ими, как грязью. Прежде они ссорились не раз, как и положено современным супругам, каждый отстаивал свою точку зрения, но никогда он не заходил так далеко. А может, он давно ее возненавидел? Может, мысленно он только и делает, что честит ее последними словами? От вчерашнего праздника осталась только ссора, случившаяся под утро, страшная ругань и одинокие скитания по печальным улицам, погруженным в воскресную тишину.

— Дерьмо! — орал ей в лицо мужчина, многие годы деливший с ней постель, тот самый, что когда-то, по уши влюбившись, поклялся быть ей верным до конца.

Дрянь. Такой же мусор, как смешанные с землей полусгнившие листья на могилах. Когда ее ладони коснулись земли, Элизе почудилось, что она сама превращается в перегной. Снежинки забивались за воротник, кололи щеки. Стемнело, ее потянуло в сон — лечь бы здесь, меж двух могил. Не ради спасительного забытья, но в попытке затаиться, ускользнуть от жестокого мира.

Умереть, чтобы больше не было нужды обороняться. Она продрогла в тоненьком пальто. Слезы застывали, не успевая скатиться по щекам. Она сдохнет в одиночестве на безлюдном кладбище. Как собака. Как дерьмо. Как дерьмо собачье.

Элиза вспомнила о подругах. О том, как балуют их мужья. Хорошо бы им пожаловаться, но она стыдилась признаться в убожестве своей семейной жизни. Они, конечно, не догадываются о том, что скрывается за сверкающей витриной ее брака. Называют ее другом, но вряд ли хотят знать о ней больше, чем следует. Да и она, кстати, тоже. Довольствуется тем, что ей расскажут, хотя, если чуть-чуть подумать, жизнь Флоранс и Каролины не может состоять только из подарков, ресторанов и ужинов с шампанским, которыми они простодушно хвастаются. Их рассказы радовали Элизу, но и причиняли боль. С некоторых пор боль преобладала. Она стала избегать счастливых пар. И молодых тоже. Она была старше Каролины и Флоранс на три года, а Марк — на все десять. Муж Флоранс на тринадцать лет его моложе, муж Каролины — на пятнадцать. Элиза чувствовала, что эта разница в годах ложится тяжким грузом и на ее плечи. Марк преждевременно старил ее.

Она дрожала от холода. Закрыв глаза, решила ждать смерти, но маленькая девочка внутри нее просила об утешении. Не далее как вчера тридцать человек обнимали ее, улыбались, говорили приятные слова. Почти все принесли подарки. Элиза заставила себя подняться. Она смотрела прямо перед собой, не замечая, что стоит у могилы некой Адрианы Тардье, умершей в возрасте двадцати трех лет. Сунула руки в карманы, нащупала телефон, ниточку, которая приведет ее в тепло, утраченное вчерашним вечером. С трудом набрала номер окоченевшими пальцами. Номер Жан-Мишеля. Набрала, не раздумывая. Он очень подходил на роль сенбернара, пса-спасателя: отыщет в снегу, согреет, обняв мохнатыми лапами, прежде чем пристыженно вернуться к законной супруге и домашнему уюту со всеми удобствами.