Читать книгу "Кубики - Михаил Елизаров"

Сафронов скулит от ужаса и закрывает глаза. Когда он их открывает, в купе пусто. Ушли Янкин, Яков Ильич и Рузаров. Сафронов выходит в коридор — нет ни пассажиров, ни проводницы.

Опускаются сумерки. Город по-прежнему чуть сдвинут. Видно, что пока Сафронов сидел с закрытыми глазами, город пытались вернуть на место. Все как настоящее. На вокзальной площади праздник: девушки в сарафанах водят хоровод, дети возраста подросших младенцев бегают голышом по голубой брусчатке, вспугивают голубей. Мужчины в разноцветных трико занимаются акробатикой. Марширует духовой оркестр лилипутов. На проводах транспарант с надписью «Накорми сахаром». В клумбе торчит шест, на нем фанерная табличка в форме рогатой коровьей головы. У бронзового Ленина часть пальто сделана из настоящего драпа, и странно, что Сафронов раньше не замечал этого. На лавках за шахматными досками сидят белые гипсовые старики. «Парковая скульптура», — понимает Сафронов. У одного старика в руке поролоновый муляж радиоприемника, Сафронов специально потрогал его — мягкий, как губка.

Сафронов не решается сесть в автобус— хоть номер маршрута правильный, Сафронов не уверен, что его привезут верно. Он решает пройтись пешком. Все чужое, еще более страшное от того, что маскируется под знакомое. У Сафронова прилипают к асфальту ноги. Он пытается бежать, но почему-то прыгает, причем не вперед, а в высоту. Желтая яичная муть поднимается со дна глаз и застилает изображение, словно он плывет в мутной, полной песка воде.

— Господи, помоги! — просит Сафронов, и сразу же из-за поворота вырастает голубая церковь. Возле церкви нищие продают входные билеты.

— Плати, — говорит баба-контролерша. Сафронов сует руку в карман, вытаскивает и сыплет елочные иголки.

В церкви служба: солдаты с ружьями и старухи. Только Сафронов заходит, солдаты отдают честь, начинает играть громкая гармошка, и хор поет детскими голосами:

— Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам!

— Становись на колени, — говорит старуха, ложится на спину ногами к стене и жестом показывает Сафронову, чтобы он стал ей на колени. Они круглые и твердые, как деревянные шары, обтянутые материей. Сафронову приходится все время балансировать, чтоб не упасть.

Старуха молится:

— В гости приходил архангел Приходил, в гостях говорил архангел Говорил... Целуй икону!

Икона — это вырезка из газеты в деревянном окладе. Сафронов наклоняется с поцелуем, из газетных букв вылупливаются мелкие черные мушки, вспархивают и садятся Сафронову на лицо, кусают за губы. Сафронов пугается, с воплем стряхивает назойливых мушек. Спрыгивает с колен старухи, бежит к выходу.

У батюшки за спиной два крыла из еловых венков. Он кричит вслед убегающему:

— Не б-бойтесь, Сафронов, в этом х-храме в-вы лучше всех, д-добрее всех, ч-чище в-всех!

Старухи вдруг становятся маленькими и какими-то чумазыми, Сафронов вырастает на весь храм, а лежащая на полу старуха кричит голосом Рузарова:

— Вот это сила!

Сафронов ощущает дикий прилив восторга. Заика-батюшка на коленях подползает к Сафронову:

— Меня н-ночью черти м-мучили. Уговаривали: «Н-не читай Б-библию, читай М-мурзилку», — листали п-передо мной к-картинки...

Батюшка открывает «Мурзилку» и показывает Сафронову. Но только уже не батюшка, а сам Янкин лукаво говорит ему:

— Хвать!

Силы сразу покидают Сафронова: — Помогите, — просит он старуху, у которой топтался на коленях.

— Троицу проси, — бормочет старуха. — Повторяй за мной: Верую в Янкина, Якова Ильича и Рузарова!

Бьет колокол, Сафронова подбрасывает на повороте, и он понимает, что не в церкви, а в автобусе. С ним два румяных милиционера. Это Янкин и Яков Ильич, и у них синие бархатные уши. За рулем Рузаров в мохнатой кепке, на лице у него деревянный раскрашенный нос.

Сафронов на ходу выпрыгивает из автобуса, бежит по улице, и все приходит в неистовство и движение: деревья, урны, какие-то гуси с картонными шеями, корова с обиженной мордой, оторванная собачья голова, гипсовые старики. Прыгают наперегонки в мешках лилипуты из духового оркестра. Проводница в белом с голубыми горошинами платье скачет на корточках, как жаба. Потом над всем этим оказывается белый потолок, и по нему скользят мышиные тени с хвостами. У всеобщего бега вдруг оказывается окно со ставнями, в него заглядывает старуха, хохочет и улетает. Бег уже окончательно похож на вагон. Сафронов бежит и при этом садится на нижнюю полку, а с верхней уже свесились три уродливых женских личика — Янкин, Яков Ильич и Рузаров. Сафронов убавляет скорость, и все замедляется. Исчезает полка с уродливыми головами, проводница, картонные гуси. Сафронов видит расчерченные в клетку серые пятиэтажки. Чем медленнее бежит Сафронов, тем отчетливее дома. Сафронов переходит на шаг, оглядывается: Янкин, Яков Ильич и Рузаров следуют за ним гуськом, аккуратно становясь ногами в его следы, словно идут по камушкам через ручей. Они в одинаковых клетчатых костюмах.

Сафронов спрашивает:

— Янкин, Яков Ильич и Рузаров, что вам от меня нужно?

— Теперь ничего, — отдувается Янкин. — Глаза мы уже взяли, а тебя домой проводили. Сам бы ты не дошел.

Сафронов видит свой дом, сдвинутый в сторону.

— Как же я такой работать буду? — горько спрашивает Сафронов.

— Ты не переживай,— утешает Яков Ильич, — приспособишься. Люди и без глаз, с одним зрением живут.

— Инвалидность получишь, — говорит Рузаров. — Главное, на точки не смотри.

— Какие точки? — спрашивает Сафронов.

— На круглые, — поясняет Яков Ильич. — Большие и маленькие. Любые. Размер значения не имеет.

— Если веки поднимаешь, — советует Рузаров, — головой во все стороны крути, чтоб зрением за точку не зацепиться.

— А иначе что будет? — удивляется Сафронов.

Рузаров рисует углем на стене гаража черную, размером со сливу, точку и злорадно отвечает:

— Вот что!

Сафронов пристально смотрит на точку и намертво прилипает к ней взглядом. Он даже не в состоянии проследить, куда ушли Янкин, Яков Ильич и Рузаров. Несколько секунд Сафронов слышит их шаги, невнятную беседу и смех. Только когда темнеет и точка сливается со стеной, Сафронов может оторваться от гаража и пойти в свой подъезд, болтая во все стороны головой, чтобы не прилипнуть к какой-нибудь точке, и мы, ясные, светлые, больше никогда не увидим Григория Сафронова.

Белая

Ничтожество Панкратов бежал через дворы. До того гулял в парке, пил в одиночестве пиво на лавочке, потом ходил к пруду кормить уток. Хлеба Панкратов не брал, просто стоял на мосту, густо плевал в воду и смотрел, как утки сглатывают плевки, принимая их за полноценную пишу. Наигравшись, Панкратов побежал домой — дорога была единственная, проходными закоулками, полными опасностей.

Проживал Панкратов с теткой по имени Агата в кирпичном бараке, в утлой однокомнатной квартирке на втором этаже. Комната разделялась ширмой, тетка жила в своем закутке, остальная площадь принадлежала Панкратову. Тетка Агата места занимала совсем немного, она была карлица, работала на полставки в бухгалтерии и всегда говорила, что у нее незаурядные способности к счету. Кроме того, при тетке жил маленький пес, которого она называла Сереженька.