Читать книгу "Восстание потребителей - Валерий Панюшкин"

Благодаря своим связям в банковской сфере Трухачев узнавал то и дело, где, как и благодаря каким хитростям прячут банкиры деньги, объявленные сгоревшими. А тогда уж пускали в ход тяжелую артиллерию в лице Аузана. И, например, Аузан приходил на прием к министру юстиции Павлу Крашенинникову и говорил о проблеме исполнения судебных решений. А министр наливал коньячку и спрашивал доверительно: «Что же вы думаете, Александр Александрович, главный судебный пристав берет взятки?»

Аузан пожимал плечами, отказывался этак вот в кабинете министра формулировать уголовные обвинения, но говорил: «Про судебного пристава я не знаю, но, кажется, он единственный человек, который не знает, что банк „МЕНАТЕП“ прячет свои деньги в Доверительном инвестиционном банке».

Крашенинников вызывал главного судебного пристава, посылал арестовать счета Доверительного инвестиционного банка, и пристав бледнел от этого приказания, ибо если КонфОП не боялся почему-то арестовать двадцать миллионов долларов могущественнейшего по тем временам Михаила Ходорковского, то судебный пристав боялся.

Выиграв очередной иск, адвокаты КонфОП старались не отнести исполнительный лист к судебному приставу, а выяснить, где провинившийся банк прячет деньги, и отнести исполнительный лист туда, приложив к исполнительному листу инкассовое поручение. Инкассовое поручение, то есть платежка наоборот, имело приоритет по отношению ко всем другим поручениям. Таким образом деньги «СБС-Агро», например, ловили то ли в томском филиале этого банка, то ли на бирже, куда деньги поступали на несколько минут, чтобы быть конвертированными. Но до конвертации дело не доходило.

Так или иначе, только юристами КонфОП в год кризиса были найдены и переданы вкладчикам примерно два миллиона долларов. И еще на десятки миллионов конфоповцы помогли людям составить иски и разослать инкассы самостоятельно. В 1998 году, когда двухсотметровый коттедж на новом Рижском шоссе стоил двадцать пять тысяч долларов, десятки миллионов — это была огромная сумма.

Да и бизнесом неплохим для КонфОП оказалось это финансовое консультирование. За составление каждого иска юристы КонфОП брали по сто долларов, полагая справедливым взять сто долларов с человека, спасающего десятки тысяч. Постепенно финансовые дела самой КонфОП поправились, и, кроме того, наработался у КонфОП огромный авторитет и политический вес — ненадолго КонфОП стала представителем миллионов обманутых людей, которые требовали у банков и государства возврата денег.

Так или иначе, государство признало, что никто не забудет ему дефолт просто так. Сгоревшие в ГКО деньги все-таки записали государству в долг и от имени граждан торговались, как этот долг реструктурировать и как государство будет его возвращать. Благодаря своему кризисному авторитету Аузан вошел в так называемый Московский клуб кредиторов, где уж по крайней мере настоял на том, что государство вернет сгоревшие в ГКО деньги физическим лицам, некоммерческим организациям и печатным изданиям, если речь шла о деньгах, полученных за подписку.

Когда деньги эти вернулись, Аузан с горечью узнал, что кроме журнала «Спрос» почти ни одно печатное издание даже и не стало их забирать. Деньги за подписку, деньги читателей, были совершенно несущественны для газетных бюджетов. Газеты и журналы жили за счет рекламы или за счет богатых акционеров. И, соответственно, работали не в интересах читателей, а в интересах рекламодателей и акционеров.

И все же это была победа. Пускай и не все, но частично удалось найти и вернуть деньги вкладчиков. В кризис 1998 года впервые банкир в новейшей истории России оказался не всесильным человеком. Впервые вкладчик нашел на банкира хоть какую-то управу. А государство впервые стало всерьез строить систему страхования вкладов, не позволяющую финансистам набрать денег и скрыться, как бывало все 90-е годы.

Финансовая служба КонфОП, Сергей Трухачев, Александр Аузан выиграли в продолжавшейся все 90-е годы гонке, догнали, добрались до самого сердца российского финансового капитализма. Но сделали это тогда, когда сердце уже остановилось, когда опали кровеносные сосуды, соединявшие банки с властью (все банки с самыми верхними эшелонами власти, вне зависимости от партийности). Российская экономика из финансовой превратилась в сырьевую, банки стали для сырьевой экономики всего лишь инструментом, а государственные чиновники переключили свои интересы с финансов на нефть.

Глава восьмая

Разделение властей

В 1998 году, через десять лет после начала перестройки, пережив развал страны, смену одного президента, четырех парламентов и трех правительств, никто тем не менее не предполагал всерьез, что с властью можно спорить. Наверное, сотни лет в России с властью не спорили. Иногда образовывалось безвластие, иногда двоевластие: тогда пассионарные люди выбирали себе одну из властей и сражались против другой. Можно было быть за Петра I против Софьи, за Екатерину против Петра III, за Александра против Павла, за Константина против Николая, за Учредительное собрание против Николая II, за большевиков против Временного правительства, за Сталина против Троцкого, за Горбачева против партийной номенклатуры, за Ельцина против Горбачева, за коммунистическую Думу против Ельцина — все это можно было, но нельзя было быть гражданину самому по себе, против власти один на один или с группой единомышленников. Никогда нельзя было гражданину сказать в лицо царю, президенту или губернатору, что тот делает глупости или творит беззаконие. Никогда нельзя было сделать это так, чтобы царь, президент или губернатор опомнился и беззаконие прекратил, ибо власть в России за века ничуть не утратила своей сакральной природы.

Чтобы выступить против власти, даже в мелочи какой-нибудь, даже в каком-нибудь частном случае, надо было быть сумасшедшим в России. И сумасшедший нашелся.

Олег Комаровский был ведь сумасшедшим на всю голову. Из всей конфоповской компании он единственный был, что называется, профессиональным революционером. Александр Аузан был профессор экономики и всего лишь применял свои экономические знания и академические связи в потребительской сфере. Диана Сорк была адвокатом, просто ее практика складывалась из потребительских дел, а могла бы складываться и из уголовных. Сергей Трухачев был финансовым аналитиком, он работал в КонфОП, но мог бы работать и в банке. У Ирины Виноградовой был журнал, она была редактором. И только у Алика Комаровского, кроме КонфОП, кроме служения идеалам консюмеризма, не было ничего. Он служил потребительской революции, как в средневековых романах рыцарь служит Прекрасной Даме — беззаветно и эксцентрично, совершая отчаянные подвиги и сочиняя восторженные стихи.

Да-да, Комаровский писал о правах потребителей стихи и пел о правах потребителей романсы:

Цыплята не должны быть синие,

Ущерб сполна оплатят мне,

Ведь телефон горячей линии

Записан в кухне на стене.

Надо ли удивляться, что и первую серьезную жертву на алтарь потребительской революции принес именно Комаровский?

Был 1997 год. День славянской письменности. Утром Комаровский приехал на работу на своем не первой молодости жигуленке, запарковал машину под окнами КонфОП на Варварке, и, как ему показалось, запарковал по правилам. Но вечером, выйдя с работы, автомобиля на месте не нашел. Автомобиль эвакуировали.