Читать книгу "Смутное время. Марина Мнишек - Нина Молева"

— Это было бы слишком рискованно. Шпионские сведения всегда могут оказаться неточными. Бояре побоялись показаться в глазах народа и собственных врагов изменниками. Они не могли не пойти в поход, который объявил Борис Годунов. Годунов немедленно отдал приказ собираться под Москвой всему дворянскому ополчению, а сам выехал на Оку, под город Серпухов, где стояли регулярные полки.

— Что же, он должен был выглядеть героем.

— И стал к тому же всеобщим любимцем, потому что, как доносит наш посол, по приезде в ставку, удостоил воинство неслыханной до тех пор в Московском государстве чести: осведомился о здоровье не только всей шляхты, но и стрельцов, и казаков, и всех прочил ратников. С тех пор они стали его называть «нашим царем».

— Мне глубоко противны подобные мещанские хитрости, достойные торговцев в Сукенницах, но не людей, занимающих престол.

— Но, ваше королевское величество, Борис Годунов этим не ограничился. Он вызвал на Оку целую армию строителей и архитекторов и за два месяца, что там находился, соорудил целый город из белоснежных шатров с замысловатыми башнями и воротами. Приехавшие туда крымские послы, которые собирались толковать о заключении мира, были потрясены невиданной красотой сооружений. А английская королева Елизавета именно туда прислала своего посла с поздравлениями об избрании. Крымчаки тоже признали Годунова царем. Все дело завершил грандиозный пир на всю армию. Годунов роздал щедрое жалованье всем участникам так называемого похода. Он отпустил всех по домам, а столичных шляхтичей отправил в Москву.

— И это все? Вы хотите сказать, что, подписав мир с Москвой, крымчаки теперь станут особенно опасными для нас?

— Это очевидно, ваше королевское величество. Как верно и то, что Годунов приобрел поддержку всей шляхты. Он окончательно закрепостил — к великому их ликованию — крестьян. Мало того — освободил барскую запашку от государевых податей.

— Итак, победа. Псевдомонарх, с которым придется считаться!

— Осмелюсь закончить свой доклад, мой король. Тем не менее о победе Годунова по-прежнему говорить трудно; Патриарх очень старался к моменту возвращения своего покровителя в Москву собрать все необходимые подписи под избирательной грамотой. Но — это ему далеко не вполне удалось. Посол сообщает, что под грамотой нет, например, подписи настоятеля Благовещенского кремлевского собора, который, по положению, играет роль царского исповедника. Нет подписей и некоторых других влиятельных иерархов. Наш посол настаивает также на том, что избрание Симеона Бекбулатовича в Боярской думе все же состоялось. Поэтому патриарх поспешил составить совершенно новый текст присяги, где главным требованием к присягавшим было не поддерживать Симеона, с ним никаким образом не сноситься и выдавать немедленно тех, кто нечто подобное сделает. Хочу привести интереснейшую формулировку присяги, которая говорит о неуверенности Годунова в своем положении: «Не соединяться на всякое лихо и скопом и заговором на семью Годуновых не приходить».

— Надеюсь, это уже все. Неужели такой нерешительный человек рассчитывает задержаться на престоле? По-видимому, он был ловким царедворцем в тени своего государя, но существовать сам не может.

— Тем не менее, мой король, 1 сентября состоялось четвертое по счету шествие патриарха с народом в монастырь, где опять укрылся у сестры Годунов, на этот раз сразу же согласившийся венчаться царским венцом, как говорится, в документе, по древнему обычаю. Через два дня эта коронация действительно состоялась.

3 сентября 1598 года состоялось венчание на царство Бориса Федоровича Годунова. К Царским инсигниям была прибавлена держава — яблоко, врученное ему после возложения венца, но до принятия скипетра.

Из речи патриарха Иова:

И сие яблоко — знамение Царствия твоего; и яко убо сие яблоко приим в руце свои держиши, так и убо держи и вся Царствия, вданная ти от Бога, от враг блюдимо и непоколебимо.

Титулы царя Бориса Федоровича Годунова:

Божиею милостию, Государь Царь и Великий Князь Борис Феодорович всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, царь Казанский, Царь Астраханский, Государь Псковский, Великий Князь Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новгорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Лифляндский, Удорский, Обдорский, Кондийский, и Обладатель всея Сибирския земли и реки великие Оби, и Северныя страны Повелитель, и Государь Иверския земли Грузинских, Царь и Кабардинския земли Черкасских и Горских Князей и иных многих Государств Государь и Обладатель.

Дьякам на Ивановской площади все видно, все слышно. Кому-кому, а им ухо надо держать востро: в написании нового государева имени бы не ошибиться, царицу новую, где следует, помянуть, сынка и наследника — царевича (вишь ты) Федора Борисовича. Титул, титул тоже во всяческом многословии перечислить, иначе бумага не в бумагу.

При выходе из Успенского собора, как венчание на царство окончилося, нового государя князь Федор Мстиславский золотыми монетами осыпал. Только не его — врагов своих давних, Романовых да Бельского, удостоил царь самых больших милостей. Старые подьячие зашептали: не к добру, ох не к добру! Оглянуться не успеешь, быть боярам в ссылке — иначе на Москве никогда не бывало. От дедов-прадедов слыхали. Хоть и дал царь клятву никаких казней боярских не совершать, обет тайный — пять лет кровушки не проливать. Тайный-то оно тайный, да так, чтобы все узнали и опасения в отношении государя не имели.

А уж грамоту избирательную сколько разов подчищали да переписывали — не счесть. Что ни день, новые поправки. В окончание когда пришли, царь Борис повелел дважды набело перебелить. Одну грамоту под золотой да серебряной печатью в казну для сохранности большей спрятать, другую — в патриаршью ризницу в Успенском соборе. Патриарху и того мало показалося. Гроб Чудотворца Петра, святителя московского, приказал вскрыть и обок мощей чудотворных грамоту положить. Не то что чернецы, миряне содрогнулися, верить не хотели. Ради своей гордыни святость нарушать — не бывало такого на Москве, как град наш стоит, не бывало.

— Пармен Васильич, чего задумался? Новость-то слыхал? Человек с Бела озера объявился. Сказывает, царица постриженная, нонеча инока Марфа, николи за сына своего царевича Дмитрия свечей на канун не ставит, заупокойной молитвы не творит.

— Это как же понимать прикажешь, Порфирий Евсеич?

— Как хошь, так и понимай. Сказывал человек-то этот приезжий, поначалу будто все путем было, как положено. А в недавнем часе переменилося. Как поп царевича за упокой поминать станет, отплевывается царица, только что уши не затыкает.

— Не врут? Людишкам-то завсегда чего поинтересней сочинить надо.

— Какой уж тут интерес! Донести ведь могут, а тогда…

— Могут, еще как могут, да гляди, как легко до Москвы дошло. Чай, от Белоозера не ближний свет. Хотя, знаешь, чего вспомнилося…

— Будто грамотки прелестные от царевича по городам появляться стали? Так и на Белоозеро залететь могли.