Читать книгу "69 мест, где надо побывать с мертвой принцессой - Стюарт Хоум"

Исчерпав в машине тему моей консультации, в “Теско” мы беседовали о совершенно других вещах. Я предложила посетить все супермаркеты в Абердине и рассматривать эти экскурсии во многом так же, как наши поездки к каменным кругам. Алан утверждал, что будет трудно заниматься сексом в этих магазинах, не имеющих туалетов для покупателей. Я сказала ему, что он не улавливает сути моего предложения, которое было весьма поэтичным, и что он должен был представить себя живущим три тысячи лет спустя и делать вид, что посещает древние руины. Мой спутник сказал, увы, это невозможно, так как материально-техническое обеспечение конструкции супермаркетов не подразумевало такой долговечности. Его ответ был более чем уныл и неубедителен, так что мне, в конце концов, удалось склонить его к поездке в “Норко” в Киттибрюстере после того, как мы покинем “Теско”. Тем временем, пока мы стояли в очереди, чтобы заплатить за пончики, разговор снова пошел о книгах.

Алан настаивал, что если я хочу продолжить читать современную литературу, от которой он быстро избавлялся, я должна самым серьезным образом рассмотреть “Биографию Томаса Лэнга: Роман” Джонатана Бакли. Этот текст, добавил лукаво Алан, просто взывает к тому, чтобы быть охарактеризованным как прекрасное литературное произведение. Облеченный в форму серии писем, роман демонстрировал — в манере отдаленно напоминающей некоторые из эссе из “Письма и различия” Деррида или определенные работы Уиндхэма Льюиса, такие как “Враг звезд” — что человек, желающий достичь истины, должен одновременно вести себя так, будто он отказывается от нее. Не подлежит обсуждению, что язык — сложная и запутанная штука, и честность всегда прячет себя во лжи. Алан превозносил Бакли за сохранение представлений 19 века о литературной глубине, сказав, что, как и в случае с многими знаменитыми модернистами и постмодернистами, проза этого автора была возвратом к более высокому уровню домодернистской формы.

Книга Бакли — это роман, если только можно дать это неадекватное определение прозаическому произведению, главный герой которого из всех сил старается не быть таковым, и не только потому, что Томас Лэнг, фигурирующий в заголовке, мертв. Как я уже сказала, книга состоит из посланий, в основном это переписка между Майклом Дессауэром и Кристофером Лэнгом. Первый — предполагаемый биограф пианиста по имени Томас Лэнг, второй — брат умершего героя. С самого начала книга имеет диалектическую структуру, но это диалектика полного отсутствия. Майкл Дессауэр не в состоянии свести воедино противоречащие друг другу свидетельства, которые он получает о своем герое. Разумеется, достоверность даже этого материала ставится под вопрос, так как в какой-то момент Кристофер Лэнг признает, что дурачил своего корреспондента, фабрикуя письма, написанные рукой его брата.

Время от времени, игра Бакли в прятки с читателем становится утомительной, и, по мнению Алана, писатель явно намеревался изнурить свою аудиторию с помощью определённых приемов, таких как описание заурядных фотографий, якобы сделанных Томасом Лэнгом. Эти прозаические дубликаты весьма напоминали технику французского “нового романа”, поэтому Алан без колебаний заявил, что это его любимые пассажи. Алан был предрасположен находить элементы подражания в любом произведении. По моему подозрению, роман Бакли сильно выигрывал на фоне прочих литературных биографий, поэтому Алан и хвалил “Томаса Лэнга”. Мишенями Алана в этой связи немедленно стали “Поиски Корво: биографический эксперимент” А.Дж. А. Саймонса и “Фрэнк Харрис” Хью Кингсмилла.

Барон Корво, он же Фредерик Рольф, был завзятым шелкопёром и бесстыдным педофилом. Хотя Рольф и получал похвалы от таких авторов, как Д.Х. Лоуренс, с продажами у него долгое время дела шли туго. Алану понравились первые семь глав биографии Корво, предоставляющие ряд противоречащих друг другу портретов от разных писателей. Корво — блестящий, но непризнанный автор, Рольф — обманщик и мошенник, который сфабриковал и присвоил себе аристократический титул, Корво — развратный педераст и сводник, Рольф — благородный выдумщик, перешедший в католическую веру. После прекрасного начального раздела Саймонс пытается разрешить противоречия, которые он так самозабвенно выстраивал. Для Алана это было хуже, чем просто скука, это была капитуляция перед буржуазным представлением о главном герое. С “Фрэнком Харрисом” Хью Кингсмилла у него были проблемы такого же рода. Алану понравились первые части книги, где Кингсмилл полагается на Харрисовские ненадежные и часто даже противоречивые отчеты о его жизни. Он особенно наслаждался отчетами о путешествии Харриса домой в Европу из Америки — как на запад через Тихий океан, так и на восток через Атлантику — для того, чтобы встретиться самому с собой в Париже. Но как только Харрис достиг славы и появились надежные источники о жизни этого лжеца, хвастуна, шарлатана и волокиты, Алан стал находить чувство определенности, прокравшееся в работу Кингсмилла, до одури скучным.

Однако, он все же считал, что сравнивать карьеры Фрэнка Харриса и Барона Корво поучительно. Харрис, полагал Алан, доказал, что люди, пораженные как болезнью буржуазным менталитетом, читают книги, интересуясь скорее фигурой автора, нежели написанным им. Следуя Гегелю, этот порок, подмеченный моим спутником, более распространен среди критиков, чем среди обычной публики. Последнюю оба ставили выше по широте кругозора и восприятия. Харрис был литературно успешен настолько долго, насколько был способен преуспевать в своем общественном браке, союзе, к которому он также подогнал свою амбицию стать английским Бисмарком. Харрис неизбежно присоединился к не тем членам Консервативной Партии. Кингсмилл корректно характеризует взгляды своего героя, как Тори-анархиста, и Харрис не продвинулся в политике дальше разных прочих реакционных бумагомарателей, изображавших из себя людей действия. Хотя такой печальный скунс, как Эрнст Юнгер, был и моложе Харриса, и правее его политически, это не простое совпадение, что “интеллектуальный” Фюрер национал-большевизма был проницательно охарактеризован, как “Прусский анархист”.

К моменту этого обсуждения мы уже покупали пинту молока в Ко-оп супермаркете в Киттибрюстере. Как только мы прошли кассу, беседа перешла на пятый том “Моя жизнь и любимые” Фрэнка Харриса. Морис Жиродиа из издательства Olympia Press в Париже приобрел права на эту книгу у вдовы автора за весьма значительную сумму. Александр Троччи был нанят для того, чтобы переписать полученный материал и сочинить остальную часть книги. Шестьдесят пять процентов окончательного текста являлось оригинальной прозой Троччи, а оставшиеся заметки Харриса были доведены им до удобоваримого состояния. Троччи состряпал эту книгу за десять дней и, считая Харриса напыщенным индюком, использовал подвернувшуюся возможность чтобы написать злую, язвительную сатиру и пародию на Тори-анархиста. Результат был достаточно хорош, чтобы одурачить всех литературных экспертов, превозносивших книгу пять лет, пока мистификация не была раскрыта. Алан считал эту фальшивую автобиографию лучшей из всех порно-романов Троччи и единственным произведением, “созданным” Харрисом, которую он мог посчитать достойной для рекомендации другу. Это, безусловно, улучшило биографию Кингсмилла в плане предоставления по-настоящему вымышленного портрета человека.

Впрочем, Алан не считал “Мою жизнь и любимые: пятый том” лучшей литературной мистификацией Троччи, несмотря на скорее положительное отношение к тому, что этот активист-хипстер выдал семь порнографических книг против только двух “серьезных” романов. Троччи создал свои лучшие фальшивки в шестидесятые, когда обратился к книжному бизнесу как к средству поддерживать свою героиновую зависимость. Так как к этому времени был уже спрос на его “оригинальные” манускрипты, Троччи ответил на него так — начал подражать своим уже опубликованным книгам. Алан полагал, что это была отличная шутка, благодаря которой он мог смотреть сквозь пальцы на склонность к шаблонным литературным ходам в порнографических книгах Троччи. Согласно Алану, Троччи проявил всё, на что он был способен, в “Книге Каина” и фальшивом финальном томе “Моя жизнь и любимые”. На “Книгу Каина” Троччи затратил огромное количество усилий и создал неподдельно экспериментальное литературное произведение, тогда как мистификация с Фрэнком Харрисом трещала по швам, потому что была написана плохо и неряшливо, ничем не отличаясь от бессмысленной болтологии любого порнографического писаки. Работая ради денег, Троччи достиг самого что ни на есть подлинного транса палп-писателя, чем, безусловно, превзошёл автоматическое письмо сюрреалистов.