Читать книгу "Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Дежнев"

Что-то не о том я говорю, думал Ситников, продолжая свое объяснение. Мне бы про ее глаза теперь печальные, про то, что улыбка у нее милая, только она почти совсем не улыбается, а я талдычу свое, как заведенный. Бросил рассеянный взгляд в окно. Моросивший всю неделю дождь несколько поутих. Небо на горизонте между домами просветлело, но на город уже опустились сумерки. День выдался на редкость длинным, поспать ночью не удалось, но Павел Степанович не чувствовал усталости. Она обрушится на него потом, теперь же им владело нервное возбуждение.

— Скажите, я могу видеть Глеба?

Ситников замер на полуслове и перевел взгляд на женщину. Смотрел долго и внимательно, как если бы не мог сразу решить.

— А почему бы и нет! — сломал в пепельнице недокуренную сигарету. Достал из шкафа накрахмаленный халат и помог накинуть ей на плечи. — Идемте!

Пустой больничный коридор просматривался из конца в конец. Миновав несколько палат, Ситников перекинулся парой слов с дежурной сестрой и взялся за ручку ближайшей двери. В тамбуре было темно, доктор открыл вторую дверь и они очутились в просторной, слабо освещенной голубоватым светом комнате с большим наглухо зашторенным окном. В головах единственной кровати, рядом со столиком с приборами, сидела женщина. Горела под зеленым колпаком настольная лампа, сиделка читала книгу. При их появлении она попыталась встать, но Павел Степанович остановил ее жестом.

На кровати, опутанный шлангами и проводами, лежал, выпростав поверх одеяла руки, мужчина. Его осунувшееся лицо было мертвенно бледным, губы плотно сжаты, высокий лоб в обрамлении пегих от седины волос казался особенно большим и каким-то мертвенно закостеневшим. Если он и дышал, то это было трудно заметить.

Александра Николаевна смотрела на мужа не отрываясь, но вдруг покачнулась и начала оседать на пол. Доктор подхватил ее под руки и увел в кабинет. Усадив на диван, поднес к носу ватку с нашатырем. Женщина пришла в себя и разрыдалась. Павел Степанович ей не мешал. Поданный им стакан воды только прибавил слез. Чувствуя, что начинается истерика, Ситников достал из шкафчика начатую бутылку и плеснул в стакан коньяка.

— Пейте!

— Я… я на машине! — отвела руку продолжавшая всхлипывать женщина.

— Никто вас за руль в таком состоянии не пустит!

Подождав пока Александра Николаевна вольет в себя коньяк, Ситников забрал у нее стакан и молча протянул сигарету. Закурил и сам, подсев боком к столу:

— Ну все, успокоились? Вот и славненько! А теперь давайте попробуем разобраться, что случилось с вашим мужем, потому как здоровые люди в коматозное состояние ни с того, ни с сего не впадают… — доктор замолчал, словно не был так уж уверен в сказанном, но тут же продолжил: — Спешить нам некуда, покурим и все обстоятельно обсудим… — и, как опытный психолог, начал говорить сам, втягивая таким образом женщину в беседу: — Признаюсь, был момент, когда я подумал о самом страшном, но очень скоро понял, что ошибаюсь. Существует очень редкий феномен, его даже болезнью не назовешь, известный в медицине как «локт ин»…

— Запертый внутри? — переспросила начавшая приходить в себя Александра Николаевна. — Это английский термин. Я по профессии филолог, преподаю и занимаюсь переводами…

— Совершенно верно! — подтвердил Павел Степанович. — Человек в этом состоянии заперт в собственном парализованном теле, как в тюрьме. Находясь в сознании, он прекрасно понимает, что с ним и вокруг него происходит, но лишен средств коммуникации с внешним миром. Я как-то выступал в американском Институте неврологических расстройств, так вот они считают, что заболевание это не лечится и объяснению не поддается. Единственная возможность общения таких больных с миром сводится к движению глаз, мышцы которых удивительным образом остаются не задетыми. Что касается Дорофеева, то он лишен и этой способности, а значит диагноз «локт ин» не подтверждается. И это очень обнадеживает!..

По части надежд вышел перебор, — усмехнулся про себя Ситников, — ситуация с глубокой комой немногим лучше, но надо же ей сказать что-то хорошее. И, быстро меняя тему, спросил:

— Скажите, ваш муж алкоголем не увлекался?.. Нет?.. Как все?…

— Ну, если только последнее время, — уточнила Александра Николаевна.

— И поэтому вы от него ушли? — сделал попытку догадаться Ситников. — Извините, что лезу со своими вопросами, но мне действительно необходимо это знать…

Если даже особой необходимости нет, то хотелось бы, — подумал Ситников и тут же нашел себе оправдание, которого, вообще говоря, не требовалось: — В любом случае, полезно было бы Александру Николаевну разговорить.

Женщина ответила не сразу. Сидела, задумавшись, смотрела на наросший на сигарете столбик пепла. Наконец стряхнула его в пепельницу:

— Нет, не поэтому! Это трудно объяснить… Видите ли, Павел Степанович, есть люди серые, будничные, а Глеб был с полетом, друзья его звали человек-праздник…

Ситников нахмурился:

— Почему «был»? Я бы повременил говорить о нем в прошедшем времени.

Александра Николаевна вскинула на доктора покрасневшие от слез глаза:

— «Был», потому что был! — и пояснила: — Когда мы только познакомились. Великолепно рисовал, писал стихи, ему все давалось легко, все казалось интересным. Мог бы стать хорошим художником, только… только человек предполагает, а Бог располагает! Так ведь, кажется, говорят, когда жизнь переиначивает все по-своему. А может, и не жизнь, может, сами люди. Глеб с его развитым воображением и творческой фантазией мог многого достичь… впрочем, и достиг! Вопрос лишь в том, чем достигнутое мерить. Только вот счастья это нам не принесло, — она потыкала в толстенное дно пепельницы недокуренной сигаретой, поморщилась: — История, в общем-то, банальная! Время, если дать слабину, имеет свойство затирать индивидуальность. Пустил жизнь на самотек и, не успеешь глазом моргнуть, стал таким же сирым и убогим, как все: в душе пустота, в толпе не отличить. А Глеб, к тому же, был редкостным везунчиком, этаким удачливым неудачником…

Слушавший ее внимательно, Ситников переспросил:

— Что вы имеете в виду, я что-то не очень понимаю?..

— Что?.. А вот что! — слезы на глазах Александры Николаевны высохли, в чертах милого лица проступила решимость, как если бы у нее появилась наконец возможность выговориться. — Как бы ни складывались обстоятельства, они всегда были в его пользу. Он двигался по жизни словно танк, подминая под себя всех и вся, но… как пел Высоцкий: по чужой колее! Теперь понимаете? Когда разразилась перестройка, друзья его будто с ума посходили, все, чем раньше дорожили, потеряло для них ценность. Есть такой английский термин: «крысиные гонки», он прекрасно описывает то безумие, что пожаром охватило людей. Как же тут обойтись без Дорофеева? Он впереди на лихом коне! — Александра Николаевна криво усмехнулась. — Только все, кто с ним начинал, кончили, кто на кладбище, кто под забором, а Глеб не только устоял, но и преуспел. Приобрел обанкротившийся завод, нашел нужных людей, поставил дело на широкую ногу, в хватке ему не откажешь. Потом еще что-то прикупил, я уже не помню что, мне было не интересно. Потом окончательно вошел во вкус и понеслось. Но даром, даром это ему не прошло… — выражение ее лица стало болезненным. — Изменился Глеб, очень сильно изменился! Я уж не говорю о появившихся барских замашках, чего от него никак нельзя было ожидать. Раздражительный стал, нетерпимый, физически очень быстро погрузнел. Я как его сейчас увидела, сразу вспомнила того, прежнего…