Читать книгу "Несущий свободу - Игорь Поль"

– Католики днем в журналистов не стреляют, – напомнила она. Ханна не привыкла идти на поводу у своей слабости: когда она трусила, то обычно поступала наперекор себе.

Они выбрались из воронки и побежали, пригибаясь, под защиту стен. Труп с тусклыми глазами проводил их застывшей улыбкой; если бы не роящиеся у его лица мухи, могло показаться, что человек просто прилег на минутку. На бегу она не смогла разобрать, к какой группировке относится убитый: двухдневные трупы, раздувшиеся на солнце, все на одно лицо, не отличишь, где мусульманин, а где католик – смерть снимает религиозные разногласия раз и навсегда. Камера сделала круг вокруг мертвеца, делая его достоянием истории, – Хесус не привык пренебрегать натурными съемками: порой из таких вот броских обрывков он умудрялся практически на лету склеить сногсшибательный сюжет. Хесус был настоящим профессионалом.

25

Хенрик следил, как полиция вламывается в дом, где он должен был находиться, через грязное окно закусочной на углу Ла Багар и Селана. Для отвода глаз он купил порцию риса с овощами, шлепнул на столик промокшую от жира бумажную тарелку и начал медленно есть. Еда была чрезмерно острой, на его вкус, он привык беречь желудок – слишком много пришлось перенести до этого телу. Чтобы оно не подвело в критических ситуациях, приходилось тщательно следить за здоровьем. Это только в дешевых приключенческих романах спецназовцы, всякие фронтовые разведчики или боевые пловцы могли жевать гвозди без всякого для себя ущерба, в жизни же все обстояло иначе: действительно, чтобы выжить, приходилось есть и пить всякую дрянь, часто несъедобного вида и запаха, но при малейшей возможности егеря чистили свой организм, пользуясь народными средствами. В остальное время они питались сбалансированными рационами.

В полутьме маленького, наполненного чадом заведения его плохо заретушированный шрам был почти незаметен. На всякий случай Хенрик сидел, отвернув лицо в сторону от улыбчивого человечка, одновременно хлопочущего над плитой и обслуживающего редких посетителей. Он стер дурацкую татуировку на груди и вновь переоделся, на этот раз превратившись если не в респектабельного гражданина, то в стабильно зарабатывающего портового служащего – уж наверняка.

Медленно пережевывая еду, он изредка прикладывался к стакану с ослиной мочой, которая в этой забегаловке означала пиво; единственным достоинством напитка было то, что он оказался хотя бы холодным и позволял залить жар от переперченной еды. Хенрик тянул время. И он наконец дождался – увидел, как с разных сторон по узкой улочке к дому начали стягиваться люди в гражданском. Давящее предчувствие не подвело его и на этот раз; он пробыл на конспиративной квартире не больше получаса, в спешке собравшись и подготовив приманку.

Они шли по одному, делая вид, что незнакомы друг с другом. Все в обычной, не привлекающей внимания одежде, они не проявляли агрессии или явного любопытства – ни дать ни взять случайные прохожие, – однако что-то в их манере держаться сразу говорило знающему человеку: это копы. Завидев их, встречные старались тихо раствориться в подворотнях, но ни вид обдолбанных уже с утра оборванцев, ни паническое бегство молодых людей с золотыми цепочками на шеях не привлекали внимания загонщиков. Они стягивали кольцо, медленно, уверенно и осторожно: они явно знали, где искать. На всякий случай Хенрик запоминал их лица, те, что смог рассмотреть, – видимость сквозь грязные разводы на витринном стекле оставляла желать лучшего, не помогал и усилитель зрения. Он отметил, как малочисленны его преследователи – кажется, они не пользовались поддержкой местной полиции; отметил, как зарычал вдали двигатель армейского транспортера – снова военные; тут же вспомнил отрывок новостной передачи, где военный полицейский Альянса распинался в обещаниях прихлопнуть его как муху. Он быстро сопоставил факты, в голове его щелкал компьютер; стало ясно, почему они все время привлекали солдат – дело было в главном загонщике, в его связях.

Хенрик хмыкнул, недоумевая, – он не мог понять, что движет подобными людьми. Ему были знакомы основные побудительные мотивы, заставляющие людей действовать: страх, корысть, честолюбие, месть. Получалось, этим лейтенантом движет и вовсе невероятное – чувство долга: убитый полицейский не был его другом, само преступление, за которое Хенрика разыскивали изначально, было из разряда не заслуживающих внимания – подобные совершались по ночам десятками.

Доев, он медленно вышел и побрел прочь, сгорбив плечи и устало шаркая ногами. Смотреть на разворачивающийся в двух кварталах позади спектакль было неинтересно, да и опасно. Он убедился в главном – его сдавали полиции; не было никакого смысла укрываться в новом месте: кто-то будет выдавать его местоположение раз за разом – спутник исправно фиксировал его координаты, каждые два часа чип посылал в зенит короткий пакет данных. Его будут гнать, не давая вздохнуть, пока он не начнет спотыкаться от усталости, пока его не вынудят принять открытый бой или сдаться – и умереть.

Он не понимал этой игры, чувство протеста в нем перемешивалось со вспышками ярости, он ненавидел страну, которая его бросила здесь, ненавидел сволочей, которые им командовали, ненавидел людей вокруг – всех и каждого в отдельности. Он презирал все человечество и был уверен, что люди явились досадной ошибкой природы. Ложь, трусость, жадность, коварство и предательство были присущи этим существам от рождения: они уничтожали и загаживали все вокруг при этом начиная с себе подобных. Он убедился в этом на собственной шкуре – те крохи тепла, что были в нем когда-то, давно растворились в море расчетливой жестокости и лжи; ему не за что было любить таких как он – а они были именно такими, он был убежден в этом. Избавить вселенную от этой раковой опухоли – благородная задача, он делал это с удовольствием и без угрызений совести. Брошенный котенок или выпавший из гнезда птенец порождали в нем сострадание и желание помочь, но он спокойно переступал через умирающего, чужие крики никак не затрагивали его чувств. Жалость к убитой девушке – да, это было; несмотря на то, что ему приходилось уничтожать по приказу много таких, как она, он досадовал на ненужную смерть. Должно быть, она виделась ему чем-то вроде собаки, случайно попавшей под грузовик.

И то, что ему предстояло вскорости умереть, никак не трогало его – он один из этого стада, его уход только освободит мир, сделает чище, но протест, чувство несправедливости не позволяли ему уйти как быку на бойне – покорно. Он уйдет, да. Но уйдет, разгадав эту головоломку, он расхлебает эту грязную лужу и постарается прихватить с собой мерзавца, что отправил его на заклание. Пришла пора стать самим собой; пустые надежды облетели с него, как сухие листья.

Он усмехнулся, услышав далекие, приглушенные стенами выстрелы – дурачок, опустившийся вонючий бродяга, которого он соблазнил бутылкой пойла и новой одеждой, покончил счеты с жизнью. Он оставил беднягу в своей квартире, раскрасив ему лицо искусственным шрамом – просто нарисовал полосу на лице; глупый пьяница, радуясь новому жилищу и чистой одежде, был уверен, что все, что от него требуется, – это дождаться условного стука в дверь и сказать, что сеньора Нуэньеса нет дома – он уехал к сестре в другой город. Если он мертв, это даст Хенрику полчаса – час форы.