Читать книгу "Конец легенды - Людмила Белякова"

– Ага, но все равно. Пойдем, дорогой!

Андрей прикрыл за собой дверь, засунул гамбургер в микроволновку и приготовился слушать новости.

– Ты помнишь тот скандал, который учинил сын нашей благодетельницы?

– Забыл как страшный сон.

– А, это хорошо… Но этот мерзавец все-таки подал в суд – на родную мать, а?

– Это по нашим временам идет за хорошую новость? Какие же тогда плохие?

– Ты слушай!.. Иск у него, представь себе, приняли!

«Хрен редьки не слаще… Издевается Борода, что ли?!»

– Ага! – радостно возгласил Михал Юрич, только руки от восторга не потирая. – И пошлину от него приняли – ох, не маленькую! Иск-то ведь миллионный, да… А когда этот супостат спросил у своего адвоката, какие у них шансы, тот ему – бац! – да никаких почти. Как того «истца» кондрат не хватил – почему!.. зачем тогда за дело брались?!

– Ох, эти адвокаты… Никогда их не любил – по определению.

– Вот, а адвокат ему так, через губу – вы наняли, я и взялся. Это моя работа, и свой гонорар я отработаю, не волнуйтесь, все будет по закону. А дело – если безнадежное по сути, так и есть безнадежное.

– Угощайтесь, Михал Юрич… И чего у нас в сухом остатке?

– Тот кинулся исковое заявление отзывать, а ему – поздно! За три дня можно, но они уже прошли. Дело принято, день-час назначен. Он опять в крик – зачем принимали? Знали ведь, что дело провальное! А секретарь ему так спокойненько: нам же тоже зарабатывать надо. Вы подали иск, мы его приняли. Судитесь на доброе здоровье.

– Ага – «Зачем нужны на свете дураки?»… Чаю попьем?

– За такое и водочки хлопнуть не грех!

– На работе?! Никогда!.. А суд уже был?

– Завтра будет. Но это не имеет значения. Отклонят иск за ничтожностью. Пять минут, и крандец.

– Ага, давайте Стаса туда пошлем. Пусть этот крандец документально зарегистрирует. Информацию ему дадите?

– Да я и сам схожу. Доверишь?

– Вам не по чину, Михал Юрич. Пусть молодняк бегает. Вы потом подправите, если надо будет.

Борода, пыхтя горячим чаем, еще посокрушался над современными нравами, и они разошлись по кабинетам.

– Андрюш, тебе тот дедуля обзвонился – который на медвежьи проказы жаловаться приходил. – Валя подняла на него жалостные глаза. – Ждут тебя очень.

– Ну, ты ему мою ситуацию объяснила? Что я был временно недоступен? Психологически?

– Да, он, конечно, очень сочувствует, но поскольку проблема не снята, даже обостряется, они всем селом очень хотят тебя видеть.

– Ладно, еще будут звонить – скажи, номер очередной сдадим, и я в конце недели приеду, наведу шороху.

Еще не дойдя до кабинета, Андрей придумал – а не взять ли с собой в поход того дядьку, который прикармливал мишек в заповеднике? Он вроде контактен…

Марго Богданова положила ему в папку «Текущий номер», кроме заметок про монастырь и приближающуюся Пасху, еще и сделанный по собственному дамскому разумению «спек»[1]– психологический очерк о теще, которая несколько лет откладывала грошики из пенсии, чтобы «заказать»… собственного зятя. Убивице было за семьдесят, зятю – сорок с лишним, единственный их общий потомок, внук и сын, учился в десятом классе. И тут, наконец, у дамы собралась требуемая сумма… При передаче ее киллеру пенсионерку повязали… Объяснила она свой порыв тем, что зять заел жизнь ее единственной дочери. Пожилой муж заказчицы пребывал в глубокой депрессии, робко предполагал, что «у Юлечки, должно, того… по возрасту… с головой плохо».

«Да что ж такое в мире деется?! – мысленно зарыдал Андрей. – Это что ж за люди-то? То дед столетний с ножом на жену идет, то бабуля киллера для отца единственного внука нанимает… Кто-нибудь кого-нибудь в этом мире искренне любит?!»

По сути, материал-то был неплохой, да и заметки с клироса были совсем не дурны. Непонятно, отчего девчонка не довела все до конца – будто нарочно нарывалась на скандал… Пасхальную тему надо было доработать немедленно, а материал про слетающих с катушек дедков и бабушек придется отложить до после Пасхи – как-то не вяжется такое с благостным пасхальным настроением. К тому же Андрей обнаружил комментарий психиатра, добытый Оксаной. Вместе с его собственным материалом образовался хороший разворот – «Весеннее обострение».

Андрей собрал всех психов в один файл и отправил Бороде с припиской: «Построите всех, Михал Юрич? Заранее благодарен. А.».

Зазвонил городской телефон.

– Андрюшик, а я щечек из кислой капусты наварила, – послышался голосок Анны.

– Да ладно, – будто бы не поверил он.

– Правда. Придешь? А мы покажем, как за мамин пальчик держаться научились.

«Вот такая у меня теперь жизнь», – подумал Андрей, проходя мимо Вали и показывая пальцем в потолок – «я к себе».

– Привет передавай – всем троим.

Эта новая жизнь, кажется, вошла в привычную колею. Анна, когда он приходил с работы, демонстрировала ему достижения близнецов, хотя каждый преуспевал в своем. Маняша быстро выучилась открывать глазки. Ванятка в основном наедал пузо, а когда однажды Андрей, щелкнув его по выпиравшей округлости, сказал: «Ну и разъелся же ты, братан!» – разразился таким обиженным ревом, что с кухни прибежала Анна, долго мальца утешала и не разговаривала с Андреем до следующего утра.

Со второй медвежьей охоты Андрей привез добычу – пару трехлитровых банок солнечно-желтого, засахарившегося меда. Его утешили, сказали, что засахариться может только настоящий, насквозь натуральный медок.

А обнаглевших медведей от пасеки и деревни удалось отвадить – специалист-медвовед Потапов продал терпящим от разбоев какое-то средство, кое требовалось по мере надобности разбрызгивать по периметру охраняемой от захватчиков территории.

– Это мое ноу-хау, – ответил Потапов на вопрос Андрея. – Состав – коммерческая тайна.

– Ну, Михал Михалыч, я параллельное производство налаживать однозначно не буду, – усмехнулся Андрей, радуясь, что они выехали на асфальт и машину перестало мотать по метровой глубины колеям сельской грунтовки. – Вы мне просто про механизм воздействия расскажите. Это же вам бесплатная реклама.

– А, да… Так можно. Это имитация запаха крупного самца – как он сам метит свою территорию. Молодняк отпугивает надежно – не полезут, побоятся получить лапой по загривку.

В голосе Потапова слышались несвойственные ему нотки смущения.

– И какой процент надежности у этого самецкого «одеколона»?

– Ну, семьдесят-восемьдесят.