Читать книгу "Победитель - Андрей Волос"

То есть ожидали всякого — много в вагоне было говорено-переговорено про московские чудеса-красоты. Но чтобы прямо сразу дворцы с башенками!.. Чтобы такие вот сказочные, несуразно широкие, приземистые и круглые дома!.. Крепко взявшись за руки и разинув рты, они брели по шумной площади Трех вокзалов под гомон толпы, звонки трамваев, нетерпеливое кваканье клаксонов, под грохот прыгающих на брусчатке подвод и рявканье грузовиков.

МОСКВА, ИЮНЬ 1928 г

Ольга без конца озиралась, чтобы схватить всю картину, и все равно окружающее являлось ей как во сне — в виде каких-то стремительных вспышек, не позволявших разглядеть себя толком. Ей хотелось кричать и прыгать, и только звенящее напряжение, исходившее от хмурой озабоченной толпы, с муравьиной поспешностью теснившейся, тащившей в разные стороны свои серые мешки, топавшей по брусчатке сапогами, чунями и даже лаптями, останавливало ее от этого. Одеты были все по-разному, но почему-то много попадалось сейчас, в разгар лета, взопрелых людей в деревенских тулупах и бараньих шапках.

— Вон там царь жил, — убежденно сказала Дарья, показывая на чешуйчатые крыши и шпили Ярославского.

— Там? Ты откуда знаешь-то? — усомнилась Ольга. — Может, там вовсе!

И сама показала пальцем на один из приглянувшихся ей сказочных домов.

— А может, и там, — легко согласилась Дарья. — Ладно, пошли. Мамка говорила, нам на Балтийский вокзал добраться надо…

— Не на Балтийский, а на Белорусско-Балтийский, — поправила Ольга.

Трамвай, битком набитый молчаливыми хмурыми людьми, долго-долго ехал по Москве, содрогался, звенел. Тетка-кондукторша, поначалу накричав на них за то, что понаехали, потом сжалилась и велела встать за ее сиденье. Они отлично поместились и всю дорогу оцепенело обмирали и ахали, безжалостно плюща носы о стекло. Город был огромен, страшен и казался полуразрушенным: то и дело попадались какие-то недоломанные церкви, обезглавленные храмы с непременным рваным красным флагом на верхушке, груды досок и песку, траншеи, большие кучи зачем-то порубленных и неубранных деревьев, похожие на бурелом, оставленный каким-то страшным ураганом, грунтовые улицы, на которых грузовики вздымали тучи бурой пыли, и мостовые, по которым безостановочно текла суетливая серая толпа, с тараканьей неуследимостью проницая поры города… Пожалуй, иной содрогнулся бы, почуяв те флюиды нищеты и разора, что текли от этой массы грязно одетых и, похоже, физически нечистоплотных людей в одинаково немытых галошах и мятых кепках. Они поспешно шагали куда-то с холщовыми или дерматиновыми портфелями в руках. Ольга смотрела, смотрела, не могла насмотреться, думая все только об одном: ах, как бы хорошо было рассказать мамке с папкой про все это! про машины! дома! трамвай! про сколько народу здесь живет, толчется, клубится, пихается, спешит куда-то, несется!.. Ах, кабы рассказать им!..

Трамвай почему-то встал на пересечении двух больших улиц. Вожатый вышел и вразвалку направился к строгому постовому в белой гимнастерке и белом колпаке. Коротко переговорив, он так же вразвалку вернулся, залез в вагон и сообщил:

— Ну, если кто спешишь, давай пешкодралом, быстрее станет.

— А что? А как? Почему?

— Не знаю, — отмахнулся он. — Нет проезда. Встречают кого, что ли…

— Амануллу-хана встречают, — сообщил старичок в синей косоворотке.

— Какого хана? — изумилась кондукторша.

— Газеты надо читать, — наставительно сказал старичок. — Амануллу. Афганского падишаха. Ну, царя по-нашему…

— Да что ж такое-то, гос-с-споди! — взволнованно сказала какая-то женщина. — Отродясь такого не было, чтоб ехать не пускали!

— Во как! — отозвалась другая. — Свово убили, теперь вон чужого привезли, кланяются!..

После ее слов все как будто немного вздрогнули, втянув головы в плечи, и уже никто не произнес ни слова, только кондукторша оглянулась, ткнула эту деревенскую тетку кулаком в бок и сказала:

— Ну! Ну!..

Но ждали недолго: скоро милиционер сделал руки по швам и вытянулся, потом поперечная улица часто задышала быстрым промельком черных лаковых машин, а еще через минуту трамвай уже снова весело дергался и звенел…

На вокзале они, по наущению тети Шуры, боялись милиционеров и других людей, которые могут их, оборванцев, высмотреть и свести в детдом. Но оказалось, что до них никому нет особого дела, такими оборванцами вокзал кишмя кишит. Даже взрослые люди, теснясь, тоже сидели прямо на асфальте и на ступенях, привалившись друг к другу. Казалось, многие из них чего-то молча ждут, и по тому, какими тусклыми были их глаза, становилось понятно, что дождаться этого они не надеются. Девочки нашли кассу, Дарья спросила, сколько стоит билет. Ничего больше сделать они не могли. Денег не хватало.

Они долго и неприкаянно бродили по вокзалу, пока наконец не приткнулись в каком-то заплеванном углу…

— Девочки! Девочки!

Ольга открыла глаза, увидела строгую тетку в белом халате, сразу села и испуганно поджала ноги. Дарья тоже проснулась. За окнами вокзала было темно, а под сводами витал странный гул, складывающийся из дыхания, говора и сонного бреда многих и многих людей.

— Вы чьи? — озабоченно спросила она.

— Мы Сергеевы, — привычно завели сестры. — Мы к дяде в Росляки… под Витебском…

— А родители где?

— Сергеевы мы… к дяде!..

— Вставайте! — велела женщина. — Идите за мной! Ну-ка не плакать!

Она привела их в какое-то помещение, оставлявшее ощущение белизны и свежести. Моя их в одной ванне, женщина все допытывалась, чьи же они будут, куда едут, и явно не верила той истинной правде, которую они настойчиво пытались ей преподнести.

— К дяде! — сказала она, выливая на голову Ольге последний ковш воды. — Как же вы едете к дяде, когда у вас нет ни вещей, ни денег? На, вытирайся!

И протянула полотенце.

Потом накормила гречневой кашей и показала, где спать, — две отдельные раскладушки. Они послушно легли, но, когда она удалилась, Ольга, вся дрожа, тут же перебралась к Дарье, и они уснули, обнявшись.

Молочная летняя ночь только-только начала переливаться в утро, когда опять пришла эта добрая женщина. Она посмотрела на спящих сестер, вздохнула и покачала головой. Разбудив, первым делом велела умыться и одеться. Их обноски оказались прожаренными, без вшей. Женщина снова дала им каши, а потом сказала:

— Вот вам билеты. Вот вам две буханки хлеба. Вот вам кусочек масла на дорогу. Поезд через час, одевайтесь, я вас отведу.

Ольга смотрела в ее глаза, и ей казалось, что они очень похожи на глаза того дядьки, что дал им деньги в Вятке, и глаза кондуктора, и глаза тети Шуры, и мамины глаза — и глаза многих-многих людей вокруг, в которых серым дымом клубится несчастье и жалость.

* * *

Файз Мухаммад катиб, сын Саид Мухаммад Могола, известный под прозвищем Хазараи Мухаммад хаджа, проснулся в небольшом номере гостиницы «Националь».