Читать книгу "Любовь как спасение - Ольга Лобанова"

Когда Катерина предложила развестись, Илья спорить не стал — действительно, так будет лучше. Снял квартиру, объявил Катерине сумму, которую каждый месяц она будет получать, пока не сможет пойти работать, и улетел белым голубем в свою новую предпринимательскую жизнь.

Ей казалось, что без Ильи она вздохнет легко и свободно, на деле все оказалось сложнее: свобода при наличии маленького ребенка была условной, а легкости не оказалось вовсе. К четырем годам Марат стал меньше болеть, и Катерина смогла отдать его в садик. Нашлась и работа — в музыкальной школе по соседству с домом. Зарплата мизерная, но и занятость необременительная, как ей было нужно, — Катерина старалась забирать Марата пораньше, боялась рецидивов. Как только Илья узнал, что Катерина вышла на работу, размер ежемесячного пособия сократил вдвое — только на» содержание Марата. Но и за эту сумму ей приходилось отчитываться, строго и по пунктам. «Наверное, потому у Ильи хорошо идет бизнес, что он умеет считать деньги», — думала Катерина, пытаясь найти хоть какое-то оправдание столь разительных перемен в объекте своей первой любви. Сводить концы с концами помогали частные уроки — она развесила возле школы объявления, и несколько человек откликнулись.

За три года своей незамужней жизни Катерина пережила два скоротечных романа. И оба, как над печально, с мужчинами, похожими на нынешнего Илью, — тоже бизнесменами. Они были неплохими любовниками, делали ей подарки, приглашали в рестораны, с одним из них она даже съездила в Тайланд на пару недель — и вроде бы грех было жаловаться. Но эту внутреннюю разнонаправленность, как было с Ильей, она начинала чувствовать едва ли не сразу. Поначалу не верила себе. Все пыталась уговорить, смирить, образумить свое недовольство — ну, что тебе, собственно, нужно от них? Получалось плохо — ни тепла, ни радости… Была еще одна причина скоротечности обоих романов — ее новые мужчины Марата в лучшем случае терпели, но всегда давали понять, что хорошо бы отправить мальчишку к бабушке. Сына Катерина предать не могла, и даже если бы влюбилась без памяти и оказалась перед выбором, выбрала бы сына. А уж если без особой любви, а так, от тоски, то и говорить не о чем.

Это лето началось с неожиданности: Илья, в кои-то веки, взял Марата на две недели и уехал с ним в Казань, к своим родителям. Катерина была рада — мальчик скучал по отцу, часто спрашивал о нем, но Илья своим вниманием сына не баловал. Марат уехал, и она осталась совсем одна, и как жить ей в этой пустоте, не знала. В последнее время Катерина часто ловила себя на мысли, что совсем не знает, как ей жить дальше. Чего ждать, на что надеяться? Тридцать лет, и такая пустота…

* * *

— И все-таки, почему вы подошли ко мне в магазине? — Они вышли из кинотеатра, обсуждать фильм не хотелось, да и нечего было обсуждать. Два часа ушли на то, чтобы хоть немного привыкнуть друг к другу, почувствовать плечо — нужно ли оно тебе? Георгий не купил попкорн и пиво, и уже за это Катерина была ему благодарна. И его близость в темном полупустом зале не была ей неприятна.

— Хотите услышать комплимент? Пожалуйста: вы красивы, но я подошел не поэтому. Не обижайтесь — красивых женщин много, даже слишком. Но в вас… Вы ходили по той барахолке, и мне сначала показалось: вот еще одна скучающая дамочка, не знает, куда деть деньги. И тут — вы проходили мимо зеркала, взглянули в него и поправили волосы под заколкой, — он показал, как Катерина это сделала — плавно, снизу вверх. — В этом жесте было столько женственности. И тоски. Нет, неправильно — столько печали. Вертинский вспомнился сам собой…

— Разве есть разница между тоской и печалью?

— Конечно! Тоска — от лени, от скуки, от несбывшихся желаний. Печаль сложнее — она от понимания несовершенства мира и невозможности его исправить.

Что-то случилось с Катериной в этот момент. Этот Георгий, этот нахал — он коснулся той струны в душе Катерины, которой давным-давно не касалась она сама и не позволяла никому другому. А может, и не было рядом с ней никогда человека, кто знал об этой струне и мог бы бережно ее тронуть, не раня? И эта струна зазвучала…

— Сколько вам лет, Георгий? — Катерина не хотела, чтобы он услышал тот звук, — зачем? Но уже было поздно.

— Вы хотите сказать, что старше меня? Не надо, это не имеет значения.

— А что имеет значение?

— Вы познакомите меня со своим сыном? Как его зовут?

— Марат.

— Его отец француз? Или татарин?

— Татарин, Ильяс, он родом из Казани. А почему француз?

— Это просто: в тридцатые годы татары часто называли мальчиков Маратами — в честь Жана-Поля Марата. Такой вот революционный романтизм, а теперь это имя звучит как исконно тюркское, правда?

— А я не знала. Вы историк?

— Да, преподаю в одном учебном заведении.

— Высшем?

— Выше не бывает. Вот и метро, — Георгий остановился возле буквы «М». — Увидимся завтра?

— Увидимся. У вас, наверное, каникулы? И у меня каникулы, — Катерине не хотелось, чтобы он уходил, но и искать повод задержать не хотелось. — Запишите мой телефон. Завтра позвоните, и мы договоримся. Пока, историк!

Так начался этот роман — третий роман Екатерины, самый странный в ее жизни, словно сон.

Как-то само собой получилось, что они с Георгием стали вместе ждать возвращения Марата. Им было хорошо вдвоем с самого начала — просто и уютно, как будто были знакомы тысячу лет. Но и Марат, появись он в любую минуту, ничего бы не нарушил и не испортил. Напротив, им его не хватало. Георгий уже знал, что Марат мечтает стать путешественником. И не просто путешественником — он мечтает летать на другие планеты. Он уверен, что там живут красивые сильные люди, которые любят детей. И он их обязательно найдет — этих красивых и сильных людей — и станет им лучшим другом.

— Что-то неладно в вашей консерватории…

— Что ты имеешь в виду?

— Если человек семи лет отроду мечтает улететь на другую планету, чтобы найти там друзей, — это что может значить?

— В этом возрасте все дети фантазируют.

— Это правда, но не все мечтают улететь подальше от дома. А может, он не знает, как ему жить между русской мамой и папой татарином, к тому же разведенными? Может, он не понимает, кто же он сам, а потому и ищет третий вариант? Который бы не зависел ни от тебя, ни от Ильяса…

— А ты откуда все это знаешь — про третий вариант? — удивилась Катерина.

— Из личного опыта. У меня мама русская, а отец немец. Родовитый — фон дер Данфельд.

— У тебя так и в паспорте написано — Георг фон дер Данфельд? — вытаращила на него глаза Катерина.

— В паспорте все просто — Георгий Петрович Данилов, русский.

— Жаль, — разочарованно вздохнула Катерина, — Данфельд… Красиво! Можно я буду тебя так называть — фон дер Данфельд?

— Можно, только Данфельд, а то слишком длинно, — усмехнулся Георгий. — В августе собираюсь съездить в Австрию, если получится. Там в Альпах у моего отца фамильный замок.